Пасынок судьбы

— Можно, — неожиданно кивнул тренер и усмехнулся. Подлым таким смешком. — Если покажешь достаточно хороший уровень, я напишу тебе рекомендацию. Чтобы тебя изначально брали в спецвойска. Чтобы не пылиться два года в обычной казарме. Тебе до этого уровня осталось не так много, чуть нажми на занятия, и… Я помогу.

Всё ясно. Надежды нет. И перспектив в этом направлении искать не стоит. Если уж отказал тренер, относящийся ко мне более чем хорошо, другие меня просто пошлют.

— Спасибо, сеньор тренер. Я пойду?

— Да, иди, Шимановский. — тренер вздохнул с видимым облегчением. Я его прекрасно понимал.

Когда я уже стоял в дверях, меня настиг его окрик:

— Хуан!

Я обернулся. Лицо тренера было извиняющимся, каким-то неуловимо виноватым.

— Этому, правда, учат только в элитных частях.

— Да, я понял. Извините, что побеспокоил, сеньор тренер.

— Не за что. Всегда рад помочь, если могу. Тебе же только посоветую больше заниматься. Вот в этом можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо, сеньор тренер. В моем случае тренировки не помогут.

И в подавленном настроении поплелся в душевую.

* * *

«Летучка» мне не понравилась.

Начать с того, что народу там было много, несколько сот человек, при этом «идейных», вроде нас — единицы. Основная масса — тупые «кивалы» — зашибающие деньгу студенты столичных ВУЗов. А что, время свободное есть, глотка, чтоб поорать, в наличии, кулаками помахать желание — тоже. Дай таким «героям» выпивку и пару десятков империалов на рыло, они тебе не то, что «летучку», революцию организуют!

«Кивалы», как и следовало ждать, оккупировали все козырные места, откуда хорошо видно, и не стесняясь, орали, не давая послушать, что там с импровизированной трибуны говорят. Пиво при этом лилось рекой — даже нам с Хуаном Карлосом перепало. Нахаляву, как «своим». Хотя, сомневаюсь, чтобы эти ребята за него платили из собственного кармана.

На мои длительные и настойчивые расспросы, что же за законопроект такой приняли, никто из поддавших студентов ответить не смог. А когда я прицепился с этим в десятый, наверное, раз, мне, «проклятому либералу», грубо посоветовали идти подальше.

Я и пошёл. Подальше. От разгоряченной, доведенной до кондиции толпы. Схватил за локоть Хуана Карлоса и потащил поближе к трибуне. Не для того я угробил субботнее утро, чтобы так просто отступить. Уж что происходит-то обязан выяснить?

Хуану Карлосу было откровенно стыдно. Шел за мной молча, не сопротивлялся, чувствуя неловкость. Он рьяно болел за дело республиканской партии, и видеть такое свинство…?

Я его понимал. Действительно, такие придурки редко участвуют в акциях. Это — показушники, их привлекают, когда надо попиариться перед прессой. На моей памяти подобное происходило в первый раз. Кстати, вон и она, пресса, собственной персоной. Стоят в сторонке, через улицу, журналюжьи рожи, все как на подбор: наглые, хитрые…

Итак, эта «летучка» запланирована специально для них, прикормленных журналюг, чтобы поведали стране, какой наш Сенат плохой, принимает нехорошие законы, и как возмущается праведным гневом «народ». Тут уж неловко стало мне.

— Хуанито, пойдем отсюда! — потянул меня в сторону товарищ по несчастью, оря прямо на ухо, пытаясь перекричать выпившую ватагу «республиканцев».

— Пока не выясню, что ж там за хрень, и по какому поводу праздник собрали — никуда не пойду! — жестко отрезал я. И попёр, орудуя локтями. Друг вздохнул и двинулся следом.

Возле самой трибуны оказалось потише — тут стояли «идейные» Можно было расслышать слова, что орал в громкоговоритель старый дядька с лицом профессионального мошенника. Точнее политика. А, какая разница, это в общем одно и то же. Рядом с ним полустояло-полулежало нечто, напоминающее…

— Ого! Реально, гроб! — офонарел Хуан Карлос. Я тоже удивленно присвистнул.

Трибуной служил серый старенький бронированный «фуэго» планетарного класса с плоской крышей, на которую был водружен настоящий гроб, положенный одним концом на возвышение, чтобы толпе было видно выведенное золотыми буквами огромное слово «ДЕМОКРАТИЯ». Рядом, с другой стороны от оратора, стоял лысый тип в черном балахоне и что-то заунывно напевал медленным речетативом. Нечто, наподобие молитвы за упокой, только не культовой, а переделанной под «нужды партии». Большая часть людей, стоящих перед трибуной, тоже была в балахонах и подпевала ему таким же заунывным и нудным речетативом. В руках люди держали горящие парафиновые свечи.

М-да, вот это шоу отгрохали!

Некоторых, стоящих перед трибуной, я знал — встречались по прошлым акциям протеста. «Идейные». Их было не так много, как «кивал», несколько десятков, но большая часть камер была направлена именно на них; студенты же являлись именно массовкой, фоном, который будет почти не заметен после монтажа сюжета.