Пасынок судьбы

– Узнать-то можно. – Олешек почесал нос. Подумал. Почесал бровь. – А зачем?

– Ну, не знаю…

– То-то и оно, рыцарь Годимир. То-то и оно. Коли не знаешь зачем, нечего и время убивать на пустое дело. Тебе вон о своей беде заботиться надо.

– Верно, – не мог не согласиться Годимир. – Ну, а что обо мне в замке говорят? Ты-то послушал, я надеюсь?

– Я-то послушал… Кстати, не «нукай», терпеть не могу. Сколько можно просить?

– Ладно, не буду. – Словинец нетерпеливо тряхнул чубом. – Так что про меня говорят?

– А ничего не говорят.

– Как так?!

– Да уж так. Все только и толкуют, что о предстоящем турнире и о том, как схватятся пан Тишило и пан Стойгнев. Про полещука тут многие наслышаны – он у моста над проезжающими рыцарями здорово покуражился. Кое-кто из молодых даже ехать не решился, прослышав о нашем бело-красном пане. А иные в обход добирались – ниже по течению Щару вброд переходили. Говорят, пару коней потеряли. Камни скользкие, нога соскакивает, и хрясь! А пан Стойгнев тоже боец прославленный. Одних лишь походов за Усожу на его счету до десятка. И с Загорьем воевал, и новые земли в левобережье Горыни отвоевывал. Один оруженосец клятвенно клялся, что пан Ланцюг за один раз с тремя горными людоедами справляется. Порубит в мелкую капусту и даже не вспотеет…

– Ну да! – с ехидцей пробормотал Годимир. – Кикиморой пообедает и шилохвостом закусит.

– Я за что купил, за то продаю! – рассмеялся Олешек. – Само собой, веры таким рассказчикам немного, но послушать бывает любопытно.

– Ладно, дальше что?

– Что дальше? А вот что. Весь замок гудит, прикидывают, как будут пан Тишило с паном Стойгневом биться? Конными или пешими? На каком оружии? Как поединок закончится? Были бы деньги, я бы поставил. Пожалуй, на нашего полещука, хоть Стойгнев, по всему видать, боец тоже из серьезных.

– А про меня, значит, ничего?

– Ничегошеньки. Хочешь, знамение сотворю?

– Не хочу.

– Вот и хорошо. Как отец Лукаш, иконоборец наш дорогой, сказал бы – грех божиться, Господа всуе поминать. – Олешек сладко зевнул. – Я так думаю, погуляли, поговорили, пора и на боковую.

Он уселся и принялся стаскивать зипун, стараясь не слишком усердствовать, чтобы ненароком не оторвать рукава.

– А меня ты и не спросишь, что приключилось? – обиженно проговорил Годимир.

– А что с тобой могло приключиться? – беззаботно ответил шпильман. – Ты же не уходил никуда.

– Не уходил. Верно. Зато гостей принимал. И каких!

– Каких же? – удивленно воскликнул Олешек. – Неужто королевна Аделия заглядывала? Я, кстати, спрашивал – она на людях почти не показывается…

– Да какая королевна! – с жаром воскликнул рыцарь. – Навья!

– Чего?

– Не чего, а кто!

– Ну, кто?

– Вот видишь, сам говорил, а сам «занукал».

– Мне можно. Я изредка. Так кто такая навья?

– Помнишь, я тебе сон пересказывал?

– Помню. Отчего же не помнить?

– Вот зеленокожая и есть навья… Пробралась в окошко, представляешь? А пока мы с тобой говорили, висела снаружи, за плющ уцепившись…

Чем дальше рассказывал Годимир, тем больше округлялись глаза музыканта. Прямо как у филина. Был миг, когда рыцарь подумал – все, лопнут сейчас с натуги. Но глаза шпильмана выдержали. Не выдержала челюсть, отвисшая до груди при упоминании о вомперах и волколаках. Хорошо еще, Годимир решил промолчать о «ненастоящести» Олешека, а то бы добил, пожалуй, бедолагу неотвратимее корда.

Завершив повествование ярким описанием исчезновения зеленокожей в окне, Годимир перевел дух. Эх, хлебнуть бы сейчас чего-нибудь, чтобы горло промочить. Хорошо бы пива…

Олешек молчал, словно пришибленный. Да еще бы! Его новости, пусть даже с мимолетным видением хитреца Пархима, ни в какое сравнение не шли с рассказом словинца.

Наконец он пришел в себя, аккуратно сложил зипун, подпер подбородок кулаком:

– А скажи-ка, Годимир, пани Марлена из Стрешина красивая?

– Конечно! – горячо воскликнул рыцарь, но потом добавил менее уверенным тоном. – Кажется… Похоже, да.

– Так «конечно» или «похоже да»? – ядовито осведомился шпильман.

– Красивая. Как же иначе?

– Эх, пан рыцарь, быстро же ты ее забыл!

– С чего ты взял! – Годимир сжал кулаки. – Я не забывал!

– Видел бы ты, как у тебя глаза горели, когда ты прелести этой зеленокожей… Как ты говоришь? Навьи? Так вот – когда ты навью описывал, разве что слюни не пускал.

– Неправда! – Рыцарь стукнул кулаком по колену. К счастью для Олешека, по своему колену. – Я не забывал пани Марлену! Я помню ее. Вот – шарф ее цветов. – Он коснулся пальцами уже изрядно засаленной полоски ткани – на зеленом поле золотистые листочки канюшины.

– Ее цветов? Или цветов воеводы Стрешинского?

– Я пани служу! Как долг рыцарский меня обязывает! А не воеводе! Я даже стихи ей посвящал!

– Неужели?

– Не веришь? Слушай!

Годимир прикрыл глаза, чтобы пляшущее пламя каганца и хитрая ухмылка певца не отвлекали и не сбивали с мысли, и прочитал по памяти: