Годимир хотел было идти дальше, но Ярош вновь придержал его.
По гребню стены шагал воин Доброжира. Шагал, следует сказать, беспечно, глядел больше под ноги, чем по сторонам, а гизарму и вовсе нес на плече, как кметь лопату. Да из кметей, скорее всего, в стражу и выбился. Охранник миновал надвратную башню, оглянулся назад – не смотрит ли кто, – и, прислонив гизарму к стене, полез под суркотту. Ночную тишину огласило веселое журчание. С высоты полутора сажен отливать – не шутка. Какой-то остряк даже зарифмовал:
Стражник облегчился, завязал гашник штанов, зевнул с подвыванием.
Проследив за ним взглядом, Годимир шепнул разбойнику на ухо:
– Где Доброжир преступников держит?
– Вон там – за углом и в подвал. Три ступеньки, – также шепотом отвечал тот.
– А охрана?
– Да какая охрана? С вечера стражник замок запер, утром отопрет, покормит.
– А как же с замком быть? – растерялся рыцарь. – Ключ-то, небось, в караулке… Или, того лучше, у мечника здешнего. Как его зовут-то?
– Забыл, с кем связался? – оскалился Ярош. – Да мне замок вскрыть – раз плюнуть. Здешние мастеровые – неумехи косорукие. А настоящих замков, из Лютова или Белян, днем с огнем не сыщешь – дорого для местных королей да рыцарей.
– Я думал, ты больше на дороге проезжих режешь, – не удержался от подначки Годимир.
– Это ты меня с Сыдором перепутал, пан рыцарь, – скрипнул зубами Бирюк. И, не дожидаясь ответа, нырнул в темноту.
Годимир поспешил за ним, стараясь не слишком шуметь и не отстать от шустрого разбойника.
По правую руку, судя по щекочущему ноздри аромату перепревающего навоза, находилась конюшня. Привязанные в стойлах скакуны гостей и хозяйские животные время от времени фыркали, били копытами об утоптанную землю, хрустели сеном.
«Где-то мой рыжий?» – подумал рыцарь. Жаль будет потерять отлично выезженного коня…
– Ворон не лови! – ткнул его локтем в бок Ярош.
– А? – дернулся Годимир.
– Борона! – насмешливо ответил разбойник и показал пальцем на едва различимую в темноте дверку.
Да, такую преграду можно и не охранять. Доски пригнаны плотно, на совесть. Толщина тоже – дай Господи. Замок висит на мощных скобах. Без шума не выломать. Да и сам замок с полпуда весит. Поди подступись…
– Ерунда. Раз плюнуть… – Бирюк, похоже, придерживался иного мнения о крепости запоров. В его пальцах мелькнула продолговатая железка – не то гребенка, не то игрушечный мечелом. – Зареченские кузнецы думают испугать всех своими замками. Увидят, мол, и обделаются – вот это силища, – насмешливо проговорил разбойник легкими движениями тыкая своим хитрым инструментом в замочную скважину. – А на деле вскрывать их легче легкого. Ни тебе секрета, ни тебе ловушки какой… Крепкие конечно, не спорю… – Он напрягся, надавил посильнее. – Вот пожалуйте, не обляпайтесь… Я же говорил!
Ярош показал Годимиру раскрытый замок. Сколько же времени он отнял у взломщика? Десяток ударов сердца, не более. Если бы еще трепался меньше, справился бы вдвое быстрее.
Хорошо смазанные петли провернулись без скрипа.
– Кто там? – раздался слегка дрожащий голос Олешека изнутри. – Кого среди ночи несет?
– Подымайся, музыкант. На свободу отправляешься. С чистой совестью, как говорится… – проговорил Ярош.
– Что-то я не понял… Ты кто, добрая душа, а? – подозрительно откликнулся шпильман.
– Все хорошо, Олешек, – вмешался Годимир. А то еще, чего доброго, подумает, что наемные убийцы среди ночи по его душу заявились. – Это я.
– Ох, ты, мать честная! Годимир! – нескрываемая радость зазвенела в голосе музыканта. – Вот спасибо! Порадовал! А с тобой кто?
– Да есть тут один! – пробурчал Ярош. – Эх, достал бы кистенек из-под полы, да накинуты на руки кандалы… Не припоминаешь?
– Неужто колодочник? – чего-чего, а соображал Олешек быстро. Этого не отнять у мариенбержца. – Погоди-ка, дай вспомню сам… Ярош? Ярош Бирюк!
– Молодец, догадался!
– Я смышленый, – проговорил шпильман.
– Оно и видно! – напустился на него рыцарь. – От большого умища в буцегарню[42] залетел, видать?
– Поклеп! Гнусный поклеп! – Олешек, отряхивая со штанов и зипуна прилипшие соломинки, выбрался наконец-то на волю.
– Так можешь остаться и подождать королевского суда, – невозмутимо произнес Ярош. – Про Доброжира говорят, мол, справедливый. В меру. Глядишь, и оправдает…
– Э-э, нет! – затряс Олешек головой. С такой силой затряс, что Годимир подумал: еще чуть-чуть, и отвалится. – Пускай он хоть трижды справедливый и честный, этот суд королевский, а свобода мне дороже!
Он огляделся по сторонам. Почесал затылок.
– Коня угнать, конечно, не получится… Вы со мной, а?
– Не «акай»… Мы подождем, – ответил Годимир. – Если помнишь, мне еще Господний суд предстоит с Желеславом. Или с мечником его.
– Мне тоже кой-кого еще найти надобно, – в свою очередь отказался Бирюк. – Ты, музыкант, говорят, Сыдора видел тут?
– Кого?
– Нам он Пархимом назвался, – пояснил рыцарь. – А на самом деле – это Сыдор из Гражды.
– Вот оно что! – протянул Олешек. – Вижу, у вас, разбойнички, старая дружба.
– Ага, – кивнул Ярош. – Друзья до гроба.