Ярош пристроил лук поперек седла, оскалился:
– А нету его в Ошмянах! Удрал, сука!
– Вот как? – удивился словинец, трогая коня шенкелями. – Неужто испугался?
– Да кто ж его знает? Если испугался, то не меня. Я так думаю.
– Почему?
– А откуда ему знать, что я его ищу? Нет, неправильно я сказал… То, что я его искать буду, он наверняка знает. С тех пор, как ты, пан рыцарь, ему рассказал, что мою цепь перерубил. Он не знает, что я знаю, что он в Ошмянах… Тьфу ты! Во закрутил! – Ярош покачал головой.
– Ну, я-то понял. – Годимир усмехнулся, расправил перекрутившийся повод. – А как Сыдор сумел догадаться и удрать из Ошмян?
– Да я и не думаю, что он о чем-то догадался. Просто уладил те дела, ради которых заявился… Ты не слышал часом, пан рыцарь, никому горло не перерезали дня три назад?
– Перерезать не перерезали, вот кости чуть не переломали! – Помимо воли рыцарь коснулся правого бока. Ребра после удара Горюна еще болели. Не так сильно, чтобы заподозрить перелом, но все же чувствительно. Удовольствия мало. В особенности, когда трясет на рыси.
– Тебе, что ли? – догадался разбойник.
– Ну да! – Годимир вкратце пересказал свои приключения после ухода Яроша. Само собой, ни слова он не сказал заречанину о появлении навьи и ее участии в схватке. Не нужно ему знать, как странствующему рыцарю нежить помогает с врагами расправиться. Хотя, с другой стороны, теперь события выглядели так, словно рыцарь в одиночку и без оружия одолел троих прожженных бойцов. Очень уж на неприкрытое хвастовство смахивает.
Скорее всего, именно об этом и подумал Бирюк. Дураком-то он не был. Но если и заподозрил спутника во лжи, виду не подал. Оглядел рыцаря прищурившись. Присвистнул так, что саврасый запрядал ушами.
– Говоришь, промеж ног Авдею приложил?
– Ну…
– Это радует. Если с душой врезать, еще дня три в седло не сядет. Успеешь подальше отъехать.
– Ты думаешь, что…
– Да чего там думать! Я Авдея знаю, как облупленного. Теперь он не успокоится, пока твою голову не увидит насаженной на копье или своими руками горло не перережет.
– Радуешь ты меня, – подергал себя за ус Годимир.
– А ты, пан рыцарь, я гляжу, не сильно пугаешься.
– Так испугом не спасешься. Чему быть, того не миновать. Пускай найдет меня, а там поглядим, кто кого.
– Зря ты так, пан рыцарь. Желеслав абы кого мечником не поставит.
– И что с того? – Словинец начал злиться. Бессмысленный разговор. Хотя, если подумать, в дороге лучше такой, чем никакого. Все ж веселее.
– Да ничего! – Бирюк захохотал, запрокидывая голову. Даже кони шарахнулись. – Не балуй! – Разбойник передернул повод саврасого. – Ты мне нравишься, пан рыцарь. Если что, будем вдвоем отбиваться.
– Да?
– А то? Ты один. И я один. Надо нам друг дружку держаться.
– Ты что-то путаешь, – постарался как можно высокомернее сказать Годимир. – Рыцарю с разбойником по пути не бывает.
– Так какой же я разбойник? – неожиданно грустно проговорил Ярош. – Теперь. Вместо того, чтобы грабить, я тебе помогаю грабителей от конюшни отгонять. Да и сейчас не о том, как бы разжиться чужим добром на дармовщинку, думаю, а Сыдора ищу.
– Вот и ищи его! Что ко мне привязался? – По правде, Годимиру хотелось сказать другое. Ярош ему нравился. Такие люди честны и в дружбе, и во вражде. С ними легко. Но не может же рыцарь и в самом деле привечать лесных молодцев. Одно дело, порисоваться перед случайным спутником и выпустить разбойника из колодок, а другое дело – с отпущенным душегубом дружбу водить.
– А я не к тебе привязался! – Бирюка было не смутить. – Я к Запретным горам еду. Говорят, Сыдора там часто встречают. У нас, на северных отрогах, пещер много. Вот я и думаю – у него там лежбище. Это тебе не Ошмяны!
– Вот оно что! – протянул словинец.
– Ясное дело! А поскольку ты, пан рыцарь, как я уже понял, несчастья просто притягиваешь, встречи с хэврой Сыдора ты не минуешь.
У Годимира от услышанного челюсть отвисла. Вот те раз! Один недорыцарем кличет, другой песни про рыцаря-несчастье поет – издевается, третий и вовсе как приманку для беды использовать хочет. Хотел выругаться и прогнать Бирюка, но подумал… и махнул рукой.
Леший с ним. Как говорила одна панна в Стрешине, наперстница пани Марлены, хоть горшком назови, только в печь не ставь. Пускай едет. Во всяком случае, пригодится, если и в самом деле с Авдеем и его дружиной столкнемся.
Вот и поехали они вместе.
А в Яцев день, как говорится, после дождичка, саврасый и серый кони выехали на широкую вырубку посреди леса. Десятка три приземистых домов стояли, собравшись в кружок, отгораживаясь по околице крепкими тынами.
– Гнилушки! – торжественно провозгласил Ярош и засвистел веселую плясовую.