Патологическая анатомия

И тридцать минут спустя все еще не было никакой реакции. Меня ободряли гибкие конечности и податливость мышц и сухожилий, но я не смог зафиксировать сколько-нибудь значительного повышения метаболической температуры. Я дал каждому заранее отмеренную дозу, которая была меньше, чем для взрослого, с учетом общей массы тела. Но ничего не произошло... или почти ничего. Примерно через двадцать минут после того, как я сделал им инъекцию, я заметил кое-что не особо обнадеживающее, но определенно тревожащее: их глаза были открыты. У каждого ребенка были открыты глаза, и это после того, как их прикрыли перед импровизированными похоронами. Я осмотрел каждого при свете фонаря, и эти глаза были открыты, блестели, как мокрые камни, почти блестели и искрились жизненной силой. А их губы растянулись в бледной улыбке, которая была почти насмешливой.

И все же... больше ничего. Это было почти так, как если бы они играли в опоссума, как бы безумно это ни звучало. Что-то в них выбило меня из колеи, и я не могу описать это словами. Но это был провал. Ни больше, ни меньше.

Карду продолжал вглядываться в их лица, освещая фонарем их посмертную бледность. "Посмотрите на этих маленьких милашек, а? - сказал он мне. - Ах, они словно могут проснуться в любое время... Разве вы этого не чувствуете?" Я притворился, что не замечаю его несколько нездорового внимания к некоторым красивым блондинкам, этого жуткого трусливого блеска в его глазах, слюны, которая свисала с его губ. Он вызвался перезахоронить их и сказал, что сделает это сам. "Такой великий хирург и ученый, как вы, доктор Уэст... вас не следует беспокоить такими неприятностями, а? Карду позаботится об этом, а вы ступайте. Нет, нет, не бойтесь, мой друг, потому что я буду не один. Мои милые крошки, эти сладкие пирожки составят мне компанию до глубокой ночи..."