Патологии

Заканчиваем разгрузку, ночевать едем в вагончики, размещенные на краю города. Перед сном как следует выпили. Пацаны полночи пели поганые кабацкие бабьи песни. Семеныч подпевал. Тьфу на них.

Я лежал на верхней полке, разглядывал полированный в трещинах потолок. Даша…

Разбудил меня Женя Кизяков – моя очередь идти на улицу, дежурить.

Ночь теплая, мягкая. Посмотрел на звезды, закурил.

«Хоть бы завтра что-нибудь случилось, и мы бы в Грозный не поехали…» – подумал.

Три раза обошел поезд, еще, с неприязнью, покурил. Разбудил смену и снова улегся.

«Даша, Дашенька…»

– Вылезай, конечная! Выход через переднюю дверь – проверка билетов!

Открываю глаза, утро. Язва идет с полотенцем, перекинутым через сухое плечо, голосит неприятным скрипучим голосом.

Пацаны жмурят похмельные рожи – солнечно. Умылись, похмелиться Семеныч не дал. Хмуро загрузились в машины, на бэтээры.

Где-то посередине города зачем-то остановились. И здесь мы впервые увидели вблизи девушку, в юбке чуть ниже колен, в короткой курточке, беленькую, очень миловидную, с черной папочкой. Так все и застыли, на нее глядя.

– Я бы ее сейчас облизал всю, – сказал тихо, но все услышали, Дима Астахов.

Честное слово, в его словах не было ни грамма пошлости…

Девушка обернулась и взмахнула нам, русским парням, красивой ручкой с изящными пальчиками.

Некоторое время я физически чувствовал, как ее взмах осеняет нас, сидящих на броне. За городом подул ветер, и все пропало.

Дорога немного развлекла. Когда долго едешь и ничего не случается, это успокаивает. Как же что-то может случиться, если все так хорошо? Солнышко…

Остановились на том же рыночке, что и по дороге во Владикавказ. Пацаны разбрелись. Я иду на запах шашлыков. Девушка торгует, сонные глаза, пухлые ненакрашенные губы.

«Поесть шашлычков?» – думаю.

– Сколько стоят?.. Дорого…

Закуриваю, решаю философский вопрос: «С одной стороны, дорого. С другой – может, меня сейчас убьют на перевале, и я шашлыков не поем. С третьей – если меня убьют, чего тратиться на шашлыки? С четвертой…»

– Чего смотришь? – спрашивает девушка-продавец. – Скоро твои глаза не будут смотреть… Дада, не будут, – речь ее серьезна.

Улыбаюсь, достаю деньги, покупаю порцию шашлыка. Не верю ей. Совершенно ей не верю.

Вкусный шашлык, свинина. Хватаю здоровый горячий кусок зубами, одновременно отдуваюсь, чтоб не обжечься. Жадно ем. В середине шампура попадается особенной большой кус. Попробовал откусить – он какой-то жилистый. Сдвинул его к краю шомпола, изловчившись, весь цапнул, начал жевать. Долго жую, жилу никак не могу раскусить. Скулы начинают ныть. Решаю заглотить кусок, делаю глотательное движение, и мясо застревает у меня в горле. Пытаюсь усилием горловых мышц втянуть его в себя, не могу. Смотрю обезумевшими глазами вокруг: что делать? В голове начинает душно, дурно мутиться. Сейчас сдохну, а…

Лезу пальцами в рот, хватаю торчащую из глотки, не проглоченную до конца мясную жилистую мякоть, тащу. Спустя мгновенье держу в руке изжеванное мясо, длинный, изукрашенный голыми жилами ломоть. Отбрасываю его в пыль. На глазах – слезы.

Покупаю пива, пью. Так дышать хорошо. Очень приятно дышать. Какой славный воздух. Как славно чадит бэтээр, как чудесно пахнут выхлопные газы машин.

Забравшись на броню, пою про себя вчерашнюю кабацкую ересь, под которую заснул…

На подъезде к горам настигаем автобус, везущий детей. Автобус еле едет. Чеченята смотрят в заднее стекло и, кажется, кривляются.

– Семеныч, давай за автобусом держаться? – предлагает кто-то.

Семеныч хмуро молчит, жадно смотрит на автобус. Но по рации с первым бэтээром не связывается.

«Надо в заложники их взять! – думаю я. – Что же Семеныч…»

Я смотрю на автобус, еле тянущийся впереди первого бэтээра. Пацаны тоже смотрят. Горы уже близко. Уже началась песчаная, выложенная по краям щебнем дорога. В этом щебне легко прятать мины. Мы будем спрыгивать с горящего бэтээра, кувыркаясь лететь на обочину, и там из-под наших ног, упрятанных в берцы, будут рваться клочья огня.

А сверху нас будут бить в бритые русые головы, в сухие кричащие рты, в безумные, голубые, звереющие глаза.

Мы въехали в опасную зону. По обеим сторонам дороги вновь расползлись апокалиптически освещенные холмы. Пацаны вперили взоры в овражки и неровности холмов, но в самом краю зрачка многих из нас благословенно белел, как путеводная звезда, автобус.

«Все…» – подумал я, когда автобус свернул вправо, на одну из проселочных веток.

Оглядываю пацанов, кто-то смотрит автобусу вслед, Семеныч смотрит на первый бэтээр, Женя Кизяков – на горы, причем с таким видом, будто никакого автобуса и не было.

Солнце печет. Я задираю черную шапочку, открывая чуть вспотевший лоб. Несмотря на то, что автобус свернул, освободил дорогу, колонна все равно еле тянется. Одна из машин едет очень медленно. Из-за нее первые машины колонны – бэтээр и один грузовичок – уходят метров на тридцать вперед.

– «Восемьсот первый»! – раздраженно кричит Семеныч по рации, вызывая Черную Метку. – Назад посмотри!

Первый бэтээр сбавляет ход.