ПАТОЛОГИИ

Спеша вниз, я пинаю кого-то из лежащих, ругаюсь матом, - говорю, чтоб немедленно отправлялись на пост. Тот, кого я пнул, отвечает мне что-то борзым, полупьяным голосом.

Расстегивая ширинку и притоптывая на ходу, я выворачиваю с площадки между вторым и первым этажом, и вижу бородатых людей, волокущих полуголого мужика из туалета. Дергаюсь, как ошпаренный, назад, и понимаю, что полуголый человек, - это дядя Юра. Сквозь сон я слышал, как он вставал, тоже, наверное, в туалет пошёл.

Снимаю автомат с предохранителя, передергиваю затвор.

Я выглядываю ещё раз и даю очередь по верху, чтобы не попасть в дядю Юру. Два чечена тащат его под руки, у него спущены штаны. Мне кажется, что чечены даже не дёрнулись когда я выстрелил.

Увидев меня, чечен, стоящий у туалета, широко улыбаясь, даёт длинную очередь от живота. Известка летит на меня, присевшего, и, кажется, накрывшего голову рукой.

- Пацаны! Пацаны, ёбаный в рот! - каким-то не своим, дурашливым криком блажу я, - Тревога!

Дожидаюсь, когда стрельба прекращается, и, поднявшись, едва выглянув, снова бью из автомата по верху.

- Ну-ка, оставьте его, суки! - кричу я, но в коридоре уже никого нет. Кто-то мелькает, исчезая в дверях школы.

- Пацаны! Мужики! - воплю.

Кто-то едва не сшибает меня, сбегая по лестнице.

- Чего? Чего?

- Тихо, там чечены! Там дядя Юра! Они его утащили!

Мы все орём, словно глухие.

- Сколько их?

- Хер его знает! Я троих видел…

- Что с дядей Юрой?

Я не отвечаю.

- Двоим стоять здесь - держать вход, - приказываю.

Бегу в почивальню. Слышу за спиной выстрелы. Стреляют с улицы. И наши отвечают.

Громыхает взрыв, тут же ещё один, непонятно где.

- Язва! Хасан! - ору. - Столяр!

Костя выскакивает навстречу в расхлябанных берцах.

- Чего? - спрашивает меня Столяр.

- Чечены дядю Юру утащили. Из туалета.

- Какие чечены? Откуда?

- Я ебу, откуда. Вооруженные…

- Ты стрелял?

- Я стрелял. По верху, чтоб дядю Юру не убить. Надо на крышу идти!

- А где пост? - округляет глаза Столяр. - Где наряд?! - орёт он. - Где дневальный?

Я накидываю разгрузку. Руки трясутся, будто у меня припадок.

- Чего, чего? - спрашивают все.

Подбегаем к окну, смотрим в бойницы.

С улицы бьют по бойницам. Все присаживаются, кроме Андрюхи-Коня, который, не взирая на пальбу, ставит пулемет на мешки, и начинает стрелять по улице.

Пацаны кидают гранаты, одну за другой. Кажется, за минуту мы их перекидали больше полусотни.

Астахов бьёт из «граника» по двору.

Начинают работать, жестоко громыхая, автоматы.

- Вон побежали! - выкрикивает кто-то.

- Кто побежал?

Ничего никому не понятно.

- Аружев! Связаться со штабом! - орёт Столяр. - Язва, брат! Давай на крышу, возьми своих! Рации все берите. Есть там кто у входа? - спрашивает у меня.

- Есть. Плохиш, ещё кто-то.

Столяр посылает Хасана ко входу.

Все сразу и с удовольствием слушаются Столяра.

Я бегу на крышу, - мне хочется что-то делать. В рации - шум, мат, треск. Стоит беспрестанная пальба.

Вылезаю наверх.

Шевеля всеми конечностями ползу к краю, к бойницам. За мной ещё кто-то. Оборачиваюсь, хочу сказать, чтобы к другой стороне крыши, где овраг, тоже кто-нибудь полз, но Язва уже приказал кому-то то же самое.

Высовываю голову и сразу вижу на школьном дворе, у самых ворот дядю Юру.

- Мать моя… - говорит кто-то рядом.

Словно увидев нас дядя Юра, бесштанный, голый, шевелит, машет обрубленными по локоть руками, и грязь, красная и густая, свалявшаяся в жирные комки, перекатывается под его культями. Дядя Юра похож на пингвина, которого уронили наземь.

«Руки измажет!» - несуразно, и, чувствуя то ли головокружение, то ли тошноту, то ли накатившее безумие, подумал я.

Вдруг понимаю, что никто уже несколько мгновений не стреляет. Наверное, пацаны в «почивальне» тоже увидели дядю Юру.

«Когда ж они успели…» - думаю, глядя на дока.

- Аллах акбар! - выкрикивает кто-то, не видимый нам, за воротами. Крик раздается так, словно черная птица вылетела из под ног, - неожиданно и вызвав гадливый и пугливый озноб. В проёме раскрытых ворот появляется чеченец, и дает несколько одиночных выстрелов в пухлую спину дяди Юры.

Кто-то из лежащих на крыше стреляет в чеченца, но он, невредимый, делает шаг вбок, за ворота, и исчезает. Мне даже кажется, что он хохочет, там за забором.

Дядя Юра ещё раз шевельнул обрубками, как плавнями, катнул грязную бордовую волну, и затих, с дырявой спиной.

Язва заряжает подствольник гранатой и прицелясь, стреляет.

- Недолёт, - зло констатирует он, когда граната падает метрах в десяти от забора - во двор. Комья грязи падают на спину дяди Юры.

- Растяжки! - рычит Язва, - Они за ночь все растяжки сняли у забора! Мы всё проспали!

Несколько чеченцев, не дожидаясь, когда граната упадёт им на голову, отбегают к постройкам.

В них стреляют все, находящиеся на крыше. Автоматы бьются в руках, захлебываясь от нетерпенья.

«Мимо бьют все, мимо…» - думаю.

Я не стреляю. Беру бинокль у Язвы, и, смиряя внутренний озноб, смотрю вокруг. Едва направив бинокль на «хрущёвку», я вижу перебегающего по крыше человека.

- Берегись! - ору я, - На крыше «хрущевок» чеченцы!

Язва, слыша меня, не пригибается, и ещё раз стреляет из подствольника.