Патология

Сердце подпрыгнуло. Неужели одна фраза может сотворить с ней такое?

— На стоянке? Где?

— Прямо здесь.

— Я спускаюсь, — сказала она.

Эрик стоял в тени рядом с «аккордом» Петры. Руки опущены. Он смотрел на нее, замерев. Черная нейлоновая ветровка, молния наполовину расстегнута, под ветровкой белая футболка. Черные джинсы, туфли тоже черные, на каучуковой подошве, он надевал их, когда ходил в полицейские рейды.

Выглядит более худым, чем обычно. Бледный, щеки впалые, глаза так глубоки, что слились с вечерней мглой. Темные волосы подстрижены короче, чем прежде, — на военный манер.

Человек среднего роста, кожа да кости, бледнее семинариста. Никакого героизма, но в сознании Петры он вырастал до образа Джеймса Дина^[7].

Как же она могла раньше думать, что в нем нет ничего, кроме сексуальности?

Она бросилась в его объятья. Он отстранился первым, погладил ее по щеке. Уткнулся лицом в ее волосы, крепко прижал к себе, как ребенка, нуждающегося в ласке.

— Ты в порядке?

— Сейчас да.

— Почему не поднялся наверх?

— Официально меня здесь нет.

Она взяла в ладони его лицо, поцеловала веки, отстранилась на расстояние вытянутой руки.

— А где ты сейчас должен быть?

— В Иерусалиме.

— Ты что, в самоволке?

— Формально — да.

— Что это значит?

— Израильтяне дали передышку, потому что сейчас озабочены обстановкой в Дженине. Подвернулась оказия, и я махнул сюда.

— Махнул.

Он едва заметно улыбнулся.

— Ну, ты знаешь. На самолете.

— Как долго здесь останешься?

— Я должен уехать завтра.

— Одна ночь, — сказала Петра.

— Разве не хорошо?

— Конечно. — Она поцеловала его в нос. — Ты на машине?

Он покачал головой.

— На такси.

Они сели в «аккорд». Петра завела двигатель и заметила темные тени под его глазами.

— Сколько времени добирался?

— Двадцать три часа.

— Ничего себе — автостоп.

— Часть пути действительно проехал автостопом. Летел коммерческим рейсом из «Хитроу». Старух в инвалидных колясках при досмотре тщательно шмонали, а вот парни, выглядевшие подельниками Усамы, прошли как ни в чем не бывало. Ты голодна?

Петра хотела бы оказаться радушной хозяйкой, но в холодильнике было шаром покати: пришлось пойти в ресторан.

Они зашли в итальянскую таверну на Третьей улице, неподалеку от Ла Бреа. Типичное заведение с претензией на старомодность: повсюду развешены бутылки кьянти. Заказали телятину и спагетти с моллюсками, а на десерт — торт из мороженого. Вино брать не стали: Эрик совсем не пил.

Она спросила его об Иерусалиме.

— Я был там несколько лет назад, проездом из Эр-Рияда. Тогда город показался мне красивым. Сейчас все сложнее. Полно подонков со взрывчаткой, губят невинных людей, разрушают здания.

Он намотал на вилку макароны и замер.

— Я встретил парня, который тебя знает. Суперинтендент^[8] Шарави.

— Даниэл! — воскликнула Петра. — Мы работали вместе над одним делом. Он, Майло и я.

— Он мне сказал то же самое.

Эрик отложил вилку, коснулся ее ладони, стал нежно перебирать пальчики.

— Ты действительно должен завтра вернуться?

— Да, так планировал.

— Через Лондон?

Он помолчал. Инстинктивная скрытность.

Я заказал билет на рейс «Джет Блю» из аэропорта Лонг-Бич до Нью-Йорка.

— Одна ночь, — вздохнула она.

— Я хотел видеть тебя.

Вернувшись в квартиру Петры, они уселись на диван, поставили диск Дианы Кролл.

Начал Эрик осторожно, так он делал всегда, с самого первого их сближения. Обычно такая прелюдия возбуждала Петру — медленное томление, эротический балет. Сегодня она не нуждалась в разогреве, с трудом сдерживала себя. Наконец терпение иссякло. Она почти сорвала с него одежду, обнажив бледное худое тело. Сама разделась так быстро, что едва не запуталась в брюках.

«Ну ты даешь, детектив».

Эрик ничего не заметил. Глаза его были закрыты, грудь вздымалась. Обнаженный, он казался моложе, беззащитнее.

Она прильнула к нему. Он открыл глаза, взял ее за плечи, огладил бедра, положил ладони на ягодицы. Приподнял ее и посадил на себя. Взяв инициативу в свои руки, продвигал ее вверх-вниз, сначала медленно, потом быстрее. Целовал соски, легонько покусывал. Откинул голову и протяжно вздохнул.

— Давай, милый, — сказала она.

Он ждал. Тогда за дело взялась она. Когда достигла оргазма, тяжело задышала, волосы упали на лицо, он ответил ей, выдохнув «Боже!».

Позже, в постели, уютно устроившись под простынями, она ущипнула его за ягодицу и сказала:

— Не знала, что ты религиозен.

— Это не та религия, которую мне прививали.

Его отец был священником. Достопочтенный Боб Шталь, из тех добряков, которые видят в каждом человеке лучшее. Мама Эрика, Мэри, настроена была не менее позитивно. Петра познакомилась с ними у дверей больничной палаты. Поначалу ловила на себе неодобрительные взгляды родителей Эрика, им явно не нравилось, как она одета.

Когда кровотечение удалось остановить и Эрика перевели в отдельную палату, напряжение ушло. Тогда он еще не очнулся. Они сидели возле постели втроем, пока он спал и понемногу выздоравливал. Когда Петра решила уйти, чтобы дать им побыть рядом с сыном, они настояли, чтобы она осталась.

Однажды, незадолго до того как Эрик проснулся, Мэри Шталь обняла Петру и сказала ей: