Патриарх Филарет(Федор Никитич Романов)

Однако по принадлежности к романовскому клану, пришедшему к власти в результате Смуты, он был кровными узами связан с теми самыми «сильными людьми», которые нажились в последние годы. Возможно, чувствуя это, он с самого начала провозгласил борьбу с «сильниками». Соборный приговор, составленный не позднее 3 июля 1619 г., то есть вскоре после венчания Филарета на патриаршество, выдвигает как первоочередные три задачи. Во-первых, проведение нового описания земель с целью ввести единообразие и справедливость при распределении податей и устранить такое положение, когда «емлют с ыных по писцовым книгам, а с ыных по дозорным книгам, а иным тяжело, а иным лехко». Решено было послать «во все городы» писцов либо дозорщиков, «дав им полные наказы, чтоб они писали и дозирали все городы вправду, без посулов». Во-вторых, был провозглашен сыск посадских и уездных людей, заложившихся «за бояр и за всяких людей», в том числе за монастыри и митрополитов. И кроме того, поскольку «многие люди бьют челом на бояр и всяких людей в насилстве и обидах, чтоб их пожаловать, велети от сильных людей оборонить», было указано «на силных людей во всяких обидах… сыскивать и указ по сыску делати бояром своим князю Ивану Борисовичу Черкасскому да князю Данилу Ивановичю Мезетцкому с товарыщи»^[55].

Нетрудно заметить, что красной нитью в этом приговоре проходит стремление объявить об окончании «насильств» и несправедливостей. Верховная власть выступала гарантом справедливости и порядка, защитницей слабых и сирых от сильных. При этом ставка делалась на моральную поддержку таких начинаний «землею». «А из городов изо всех для ведомости и для устроенья указали есмя взять к Москве, выбрав изо всякого города: из духовных людей по человеку, да из дворян и из детей боярских по два человека добрых и разумных, да по два человека посадцких людей, которые бы умели розказать обиды, и насилства, и разоренья, и чем Московскому государству полнитца, и ратных людей пожаловать, и устроить бы Московское государство, чтоб пришли все в достоинство»^[56].

Обращаясь за поддержкой к «земле», Филарет продолжал пока линию, начатую правительством в 1613 году. Как известно, с этого времени «земские соборы» действовали почти непрерывно. Но при всем том он не собирался делить с другими ответственность за эти шесть прошедших лет. Новый летописец главной заслугой патриарха считает то, что он «не токмо что слово Божие исправляше, но и земская вся правляше, от насилья многи отня; ни от ково ж в Московском государстве сильников не бысть опричь их государей»^[57]. Разумеется, следует помнить, что к такой позиции побуждал патриарха и его высший духовный сан.

Что же касается самой борьбы с «сильниками», то она была провозглашена не только на словах, но и вылилась в создание нескольких особых Сыскных приказов для сыска земельных окладов, вывода из посада «беломестцев» и т. п. Именно Сыскные приказы Филарета и должны были служить в значительной мере достижению тех целей, которые были изложены в Соборном приговоре июля 1619 года. Особо при этом следует выделить специальный приказ «Что на сильных целом бьют»^[58].

Заявленные летом 1619 г. основные направления внутренней политики оставались главными для Филарета в течение всего времени его правления. Однако в жизнь они проводились медленно и не всегда последовательно. Причин тому находят множество, но не последней можно считать ту, что ближайшее окружение Филарета, те, на кого он опирался, состояло именно из «сильных людей»; они же возглавляли приказы, они же владели «беломестцами» и сосредоточивали в своих руках огромные земельные богатства. Да и рубеж, проведенный Смутой в жизни общества, был настолько глубок, что никакой возврат к «старине» был уже невозможен.

Между тем с 1622 г. Филарет отказывается от идеи опоры на представителей «всея земли» и перестает собирать «земские соборы», чувствуя свою власть уже достаточно сильной. Он официально именовался «великим государем и патриархом», соединяя в одном лице верховную светскую и духовную власть в государстве, освященную к тому же авторитетом царского родителя.

До нас дошла переписка Филарета с Михаилом во время частых отлучек последнего вместе с матерью, а затем и с женой на богомолье. Царь выступает отнюдь не как бесцветная личность. В его первых посланиях проглядывает образ юноши, покоренного обаянием сурового облика своего родителя. Преклоняющийся перед Филаретом сын поначалу ищет для выражения чувств все новые, своеобразные обороты. Он адресует послания то «учителю православных велений, истинному столпу благочестия, недремателну оку», то «вселенскому пастырю и владыце», то «церковных кормил правителю, карабль православия неблазненно направляющу во пристанище благоверия», то «терпения столпу, кормчию Христова карабля, в тихости учения Того словесныя овца во пристанище спасения направляющу»^[59]. Постепенно, правда, формулировки становятся все более застывшими.