Патриарх Гермоген

Православная церковь знала несколько способов перехода из одной христианской конфессии в другую — более и менее обременительные. Большинство русских архиереев во главе с патриархом Игнатием, как полагает Ульяновский, сочли достаточным перевод Марины в новую веру через более легкий вариант «миропомазания», канонически допустимый. Ныне, кстати, наша Церковь считает канонически допустимым еще более «легкий» вариант: католику достаточно отречься публично от католицизма и власти римского первосвященника.

Но в древней России, по крайней мере со второй половины XVI века, более употребимым считался «тяжелый» чин — отречение от старого крещения и принятие нового, по православному обряду. Иначе говоря, «перекрещивание». Очевидно, Гермоген и Иосиф, считает Ульяновский, предлагали этот второй чин, более традиционный для Московского государства. Но доказательства Игнатия со ссылками на каноны, по-видимому, убедили собравшихся, и «инициаторы второго предложения не стали настаивать на нем»^{93}. Собор, следуя логике историка, общим мнением одобрил чин, предложенный Игнатием.

Сведения о том, что многие иерархи и протопопы решительно возражали против свадьбы без «перекрещивания» невесты, не уступали своего и за то подверглись ссылкам, восходят к показаниям секретарей Самозванца, Яна и Станислава Бучинских^{94}, а также исторических повестей и Хронографа, процитированного выше. То есть принадлежат и польской, и русской стороне. Но Ульяновский с избыточной страстью и без достаточных доказательств объявляет их недостоверными^{95}.

В. Ульяновский приписывает Гермогену значительно менее решительную и радикальную позицию на Соборе 1605 года, нежели принято в традиционной версии. Митрополит Казанский высказывался, вероятно, в пользу иного чина — полного перекрещивания. Однако он отступился от своего мнения, присоединился к большинству. А значит, итогом Собора стало единогласное решение русских архиереев: применить чин «миропомазания». «Тем не менее, — разъясняет автор, — сама высылка Гермогена из Москвы в Казань ясно дает понять, что и после Собора вопрос о способе присоединения Марины к православию продолжал обсуждаться в церковных кругах. По-видимому, именно Гермоген развивал аргументацию в пользу первого чина (то есть перекрещивания)… Дискуссия была прекращена простой высылкой в Казань главного и единственного среди членов Освященного собора адепта нового (повторного) обряда крещения над Мариной, митрополита Гермогена. Вопрос был решен без него. Заточение и лишение Гермогена сана были излишни и только возбудили бы новую (светскую) оппозицию, обострив ситуацию вокруг и без того не простой проблемы. В Казани же митрополит ничего не мог сделать…»^{96}

Иначе говоря, митрополит Казанский если и фрондировал против Самозванца, то лишь одним способом, — позволяя себе в кулуарах нелестные высказывания о решении Собора.

С точки зрения Ульяновского, Гермоген пользовался не только уважением, но и доверием Лжедмитрия I, а вместе с ним патриарха Игнатия. Ранее они поручили владыке Казанскому весьма ответственную миссию: «В 1605 году митрополит Гермоген освидетельствовал мощи князя Романа в Угличе… Комиссия во главе с митрополитом Гермогеном отправилась в Углич после воцарения Самозванца, но до сентября 1605 года… так как 7113 годом[22] датируется “отписа Ростриге с Углеча” от Гермогена, симоновского архимандрита Ионы и богородицкого протопопа Терентия “о чюдесях благоверного Романа Углицкого и о свидетельстве их и о мощах ево”… Интересно, что Гермоген “не заметил” в Угличе могилы царевича Дмитрия, тем самым демонстрируя принадлежность целиком к признававшему Самозванца сыном Ивана IV “священству”. Однако митрополит Казанский оказался в Угличе в довольно щепетильном положении: он единственный из архиереев лично присутствовал там, откуда пошли правда и ложь легенды о царевиче, умершем и “спасенном”. Этот вопрос был, конечно, более принципиален, чем венчание Марины. Тем не менее здесь Гермоген не проявлял оппозиционной инициативы. Последнее обстоятельство может быть еще одним штрихом к объяснению выступления Гермогена на Соборе и последующего отказа от своего мнения… то есть, когда он предложил как вариант перекрестить Марину, но не настоял на этом категорически»^{97}.

Эта новая трактовка событий, связанных с Собором 1605 года, заслуживает самого пристального внимания. В рамках позиции, заявленной В. Ульяновским, Гермоген выглядит не как непримиримый борец за чистоту православия, а как безобидный старый ворчун. Митрополиту Казанскому не нравилось предпочтение, оказанное «легкому» чину, однако никаких официальных шагов оппозиционного свойства он не предпринял. Просто на Соборе высказал сомнение, а потом побурчал, не одобряя решения, к коему все же присоединился.

Мнение это в частностях находит подтверждения, но в главном тезисе имеет под собой чрезвычайно хрупкую основу.