Патриарх Гермоген

Русская церковь, по крайней мере первое время, почитала за благо считать, что победа Лжедмитрия I — восстановление попранной справедливости. Поляки ходят по храмам, бряцая оружием? Ну, на то они и поляки, им, варварам, московский церковный обычай неведом. Авось уйдут, и вновь благочестивая тишь московская восстановится. Патриарха поставили без Собора? Некрасиво, да… Но ведь на то есть воля государя, как его ослушаться? Католические попы явились на Москву? Так у великого государя ляхи с литвою в союзниках, на то и попов своих привезли. Наш-то царь — русский православный человек, кровь от крови московских Калитичей! Опамятует и прогонит латыну.

Современный историк В. Ульяновский пишет: «Иерархия в полном составе приняла Самозванца как царя»^{87}. Ульяновский оговаривается, что Феодосии Астраханский признал его не сразу, а Иов не признал совсем. К этому надо добавить, что когда Самозванец лишал патриарха Иова кафедры, вместе с ним были согнаны со своих мест еще три настоятеля больших московских монастырей. Они поддержали Иова, не признававшего Самозванца. Но в целом, надо признать, Церковь приняла Лжедмитрия примерно так же, как и все классы русского общества: оппозиция осталась в меньшинстве, до поры она слабо влияла на ход дел. Как только победа его сделалась явною, сейчас же число охотников противостоять свирепой открытой силе сократилось до ничтожных величин. Большинство народа, вельмож и духовных властей предпочитало либо славословить странному пришельцу, либо тихо примириться с его главенством.

Гермоген стоял слишком высоко в иерархии Русской церкви, чтобы спокойно, без столкновений пережить царствование лжеца. Митрополит Казанский — не большинство. Он стоял близко к Самозванцу и много увидел такого, чего православному архиерею не следует оставлять без обличения; характер не позволял ему молчать; теперь он не надеялся провести остаток лет в тиши. К тому же волею лукавого правителя, Гермоген оказался передвинут еще ближе к трону, чем раньше. Можно сказать, на расстояние вытянутой руки.

При Лжедмитрии I важным проявлением политического курса, направленного к сотрудничеству «священства» и «царства», стало участие иерархов в Боярской думе. Это засвидетельствовано в так называемом списке «сената», составленном 10–13 апреля 1606 года персоной из польского окружения Самозванца. Реестр членов «Духовного совета» предшествовал в нем списку членов Боярской думы. Здесь названы были только титулы иерархов, без имен, которые нетрудно восстановить по другим источникам. Звания сенаторов давались русским архиереям по порядку «первенства чести» в церковной иерархии. Свойства личности, занимавшей ту или иную кафедру, не имели значения, учитывалось формальное старшинство самой кафедры. После патриарха (Игнатия) и митрополита Новгородского (Исидора) третьим идет митрополит Казанский, пост которого занимал тогда Гермоген. «Духовный совет» не имел особенной силы. На заседания Думы, по свидетельству современника, архиереев приглашали «для виду», чтобы спросить мнение патриарха с несколькими епископами. На одном современном изображении приема иностранных послов помимо патриарха присутствует еще семь архиереев, хотя официально в «Духовный совет» входит еще 14 архиереев^{88}.

Гермоген вряд ли застал те дни, когда Москва бурлила, когда совершилось падение Иова. Неизвестно, участвовал ли митрополит Казанский в поставлении Игнатия на патриаршество. Скорее всего, нет. Примерно в то время Гермоген находился за пределами столицы, но и не в своей епархии. Он выполнял важную миссию, свидетельствуя мощи святого Романа Углицкого[20]. Смолчал бы столь ревностный хранитель устоев веры, как Гермоген, при виде чудовищного нарушения церковных обычаев? Вряд ли. Он загорался обличением и от меньшего. Но никаких известий о его сопротивлении до наших дней не дошло.

Однако введение «Духовного совета» при «сенате» сократило дистанцию между ним и Самозванцем до минимума. Теперь они оказались лицом к лицу.

Осенью 1605 года в Москве состоялся Собор духовенства, решавший судьбу Марины Мнишек, будущей царицы. Лжедмитрий I желал не только брака с нею, но и обретения Мариной венца как государыни московской.