Патриарх Никон

   — Брюховецкий это сделал поневоле, — отвечал посол гетмана. — Взят он был со всею старшиною в Москву... Ну, и подписали поневоле.

Дорошенко поднялся с места и произнёс торжественно:

   — Великая громада, не нужно нам ни ляхов, ни русских, не нужно нам и двух гетманов: как нет двух солнц, так не может быть и двух булав у одного и того же народа... А потому я предлагаю: по обе стороны Днепра жителям быть в соединении, жить особо и давать дань турскому султану и крымскому хану, как даёт волошский князь. Турки и татары должны защищать казаков и вместе с ними ходить на московские украйны.

   — Я, — воскликнул Юрий Хмельницкий, — все отцовские скарбы откопаю и татарам плату дам, лишь бы только не быть под рукою московского царя и короля польского... Хочу я монашеское платье сложить и быть казаком... Буду я сражаться как казак и положу душу свою за наш народ и за нашу веру.

   — Добре!.. Ай да казак! Оце як батька Богдан, — раздались голоса.

Находившиеся здесь запорожцы тотчас присягнули в верности раде. Здесь же было решено: тотчас открыть борьбу с русскими и перебить воевод и ратных московских людей. После того Дорошенко поднялся с места и объявил:

   — Татары находятся уж близ Чёрного леса... Половину их я отправлю против ляхов, а остальною половиною мы пойдём против русских...

   — Ура! ура! Батька Дорошенко! — раздались неистовые крики всей рады.

После того во имя свободы страны все радные люди до того наугощались, что три дня ползали по дворцу, в котором тогда же сложилась песня в честь Дорошенко:

Ой, тютюн[117]

да люлька...

Потому что в честь татар неистово истреблялся их прекрасный табак.

XXXIV ГИБЕЛЬ РУССКИХ В МАЛОРОССИИ

   — Приехали инокиня Наталья с каким-то русским, — докладывает Брюховецкому его карлик Лучко.

   — Инокиня Наталья? Дай Бог память... Да, я её видел несколько раз у покойного гетмана Богдана.

С этими словами Брюховецкий встаёт и идёт в гостинную.

   — Я к тебе, гетман, приехала из Чигирина от Дорошенко.

Гетман подошёл под благословение инокини, потом любезно произнёс:

   — От гетмана Дорошенко посол — для меня дражайший гость... А это кто?..

   — Это боярский сын Даниил Жидовин... Он один из бывших самых приближенных к Никону... При нём можно всё говорить.

   — А!.. Очень рад... Садитесь... Что гетман Дорошенко?

   — Гетман и рада решили действовать заодно с тобою и отдаться под высокую руку турского султана. Татары стоят у Чёрного леса и готовы двинуться и на Польшу, и на русских.

   — Очень, очень рад... Где же теперь Никон?..

   — По милости твоей, гетман, в заточении...

   — Как по моей милости?— будто удивился Брюховецкий.

   — Да так, если бы ты не выдал его письма, патриарх царьградский не допустил бы до собора, а если бы собора не было, так царь примирился бы с Никоном и тогда не было бы и Ордына-Нащокина, и боярства... Никон истолок бы их в порошок: он ведь стоит за земство, за чернь, и за их вольности.

   — Уж не говори, матушка Наталья: обошли меня бояре в Москве и потерял я ум да разум. Себе лишь петлю надел на шею. Чаял я всё, что дума боярская править станет, а тут явился, как из-под земли, какой-то Ордын-Нащокин.

   — Дело было так, гетман. Пока Никона не низложили, управляли приказами и воеводствами бояре, а как его не стало, Нащокин и овладел властью.

   — А бояре что?

   — Да что бояре — всё это уж старье и калич: сидят в думе, уставя брады в землю, и со всем соглашаются, на что царь-то укажет. А Алексей Михайлович... Самому-то и лень думать, так за него Нащокин и думу думает. Придёт он на собор аль в думу и только вторит, что-де Нащокин ему в уши нажужжал. Прежде, видишь, за него думал Никон, а теперь Нащокин; поэтому-то и удалили Никона: есть другой думщик.

   — И неужели нет никого на Москве, кто бы осадил Нащокина?.. Неужели свет клином стал? — пожал плечами Брюховецкий.

   — Как видно, — вздохнула инокиня. — Есть, правда, Артамон Матвеев, да того мудрено и понять: он и нашим, и вашим. Прежде он стоял на задних лапах перед Никоном, а как впал тот в немилость, и он от него отошёл. Теперь он ластится и к боярам, и к Нащокину.

   — Ласковый теленок двух коров сосёт, — расхохотался Брюховецкий.

Есть ещё один — Хитрово Богдан, тот бы мог службу сослужить Нащокину... Но это можно будет сделать тогда, когда куда-нибудь Нащокин выедет, а пока он сидит в Москве, ничего с ним не поделаешь. У царя-то Алексея Михайловича по пословице: чем дальше от глаз, тем дальше от сердца. Так было и с Никоном — ему не следовало выезжать из Москвы... Теперь нужно поправить дело... Ты и Дорошенко летом пойдёте на украинские московские города, а донских казаков с Стенькою Разиным нужно двинуть по Волге... так вы и дойдёте до Москвы.

   — Кто этот Стенька Разин?