Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович

Итак, соборный ответ константинопольского патриарха Паисия на вопросы Никона, далеко не заключал в себе одобрения и поощрения реформаторской деятельности Никона. Правда, в Константинополе похвалили ревность Никона к предметам веры и порядкам церковным; но, в тоже время, сочли нужным настойчиво исправить его намерение — исправлять русские церковные чины и обряды, постарались, в видах научения Никона, сообщить ему более правильный взгляд на его собственное дело, сделать для него понятным ту истину, что интересы веры и благочестия, правильно понимаемые, вовсе не требуют уничтожение существующих в различных церквах поместных обрядов и чинов, что единение церквей вовсе не состоит втожестве их обряда во всех его частностях и подобностях, а «в одном и том же исповедании веры с одним разумением и с одною мыслию», что при таком условии различие обряда в поместных церквах, как в прежнее время никогда не нарушало, так и теперь не может нарушить единства вселенской церкви. Конечно, при сильном желании Никона видеть в ответах Паисия оправдание своей церковно-обрядовой реформы, он мог найти в них, игнорируя их общую мысль и характер, нисколько отдельных выражений, которые, по-видимому, могли оправдывать его реформаторскую деятельность. Так, в предисловии к своим ответам, Паисий пишет: «да будем всегда заодно как в единой вере и едином крещении, так и в едином исповедании, одно и тоже говоря всегда одними устами и единым сердцем, чтобы не разногласить друг с другом ни в чем». Но, сказав это, Паисий сейчас же переходить к объяснению, как нужно понимать это единство и доказывает Никону, что оно заключается «в одном и том же исповедании веры с одним разумением и с одною мыслию», а не в единстве обряда, который в разных церквах может быть неодинаков. Такого же рода и два другие места из послания Паисия, на которые Никон мог посмотреть как на поощрение и оправдание своей реформаторской деятельности. В первом своем ответе Паисий, кратко обяснив Никону состав, существенные стороны и таинственное знаменование чина божественной литургии, говорит в заключение: «вот чин, которого мы держимся в нашей литургии. Надеюсь, что этого же чина держитесь и вы, в против-ом же случае, т. е. если ваш чин отступает в чем либо от нашего, вы постарайтесь согласоваться с нашим, сообразно с указанным распорядком, который мы приняли с самого начала, дабы одними устами и одним сердцем славить и вам и нам единого Бога». То же Паисий заявляет и в седьмом своем ответе, когда просит Никона прекратить полемику «особенно в вещах, которые не принадлежат к числу главных и существенных и членов веры». «Но, замечает Паисий, может быть ваши (чины и порядки) несогласны с нашими в вещах необходимых, а не в тех, относительно которых устав предоставляет выбор на волю настоятеля, в таком случае пишете нам, каше это (чины и порядки), и мы рассудим об этом соборне». Очевидно, Паисий, настаивая в указанных случаях перед Никоном, чтобы на Руси принят был тот чин, который оп описал, разумел основные и существенные стороны этого чина, а вовсе ноте безразличные обрядовые частности и подробности, о которых собственно хлопотал Никон и из-за которых, по мнению Паисия и собора, рабу Господню не подобает сваритися. Что же касается существенных и основных черт, то русский церковный чин и обряд никогда не расходился ни в чем с греческим; вся разность между ними заключалась в самых неважных и даже ничтожных частностях и подробностях, при чем и эти неважные русские особенности были не русским созданием, а древнегреческие, только позднейшими греками видоизмененные у себя, почему они и стали у них кое в чем непохожи на русские.