— Хе-хе, — рассмеялся друг, довольный, что икота, наконец, его отпустила. — Ты бы, конечно, растерялся! Ей-ей, растерялся бы… Bonjour, mussieu Бриан! Comansava, mussieu?[7]
Ну и всякая там дипломатическая чертовня… Нет, сударь! Так дело не пойдет, Кристаке, сынок!.. Уж я бы раз и навсегда покончил с этими дурацкими уловками. Я бы им напрямик высказал, — так, мол, дело не пойдет. Шалишь! Баста! Знаем мы ваши франкмасонские штучки! Ваша политика, шеф, отдает временами турецкого владычества! Кого же, стало быть, вы тут одурачить хотите? У нас, у румын, есть пословица: «Не бывает, чтобы и капусту жарить с сальцем и чтоб сальца не касаться!» Не пойдет дело. Придется вам кое-чему и у нас поучиться, у la peizan di Daniub[8]. Пора бы уразуметь. Вот так, коротко и ясно!.. А коли это вам не по вкусу, коли считаете неприличным поссориться с кем надо — уступите место другому. Отойдите в сторонку, нечего дорогу загораживать! Пора, шеф, уступить место человеку дела, хватит нам болтунов вроде вас. Так-то. Вот вам и весь сказ!Тут он с грустью поглядел в окно, и мысли его приняли совершенно иной оборот:
— Губит нас эта засуха. Продержится еще неделю — конец! Глянь-ка на кукурузу… Листья как ошпаренные.
Вдруг он повернулся к Тудору Стоенеску-Стояну и без всяких околичностей приступил к расспросам:
— Земледелец?
— Нет! — вдруг оробев, признался Тудор Стоенеску-Стоян своему попутчику, у которого, будь он на месте Титулеску, хватило бы напористости образумить самого Бриана. — Я адвокат и журналист.
— Из Бухареста небось?
— Совершенно верно, из Бухареста…
— Браво, сударь! Что ж вы сразу не сказали? Приятно собственными глазами поглядеть на чистокровного бухарестца, которого занесло сюда не иначе как желание познакомиться с нами на месте. Вот и узнаете, как мы перебиваемся в нашем захолустье, забытом богом и властями, отданном на милость господина Эмила Савы. Позвольте мне представиться первому, чтоб по всем правилам: Стэникэ Ионеску,
Тудор Стоенеску-Стоян с преувеличенным и не слишком искренним восторгом пожал руки обоим приятелям, земледельцам и землевладельцам, гнувшим спину на кредиторов и сборщиков налогов.
С горечью он подумал, что за вчерашний вечер судьба дважды сталкивала его с людьми, которые могли сказать кое-что поинтереснее, нежели Стэникэ Ионеску и его друг. Это были совсем другие люди, из иного мира, с другими заботами — иного плана. Но они прошли мимо него, как мимо неодушевленного предмета. Свою пластинку они крутили только для самих себя. И уходили в огромный мир с беззаботной уверенностью, что, где бы они ни оказались, серой массе их не поглотить.
А внимание на него обращали лишь такие вот братья-близнецы, его ровня, говорившие языком Стэникэ Ионеску, комического персонажа из Караджале. И все-таки, решив быть любезным — как-никак первые знакомые на пути к приемной родине — он протянул им открытый портсигар.
Не скрывая восхищения, приятели разглядывали дорогие заграничные сигареты. Осторожно вертели их в руках и изумленно поднимали брови, разбирая золотые буковки. Делая первые затяжки, благоговейно молчали.
Сомнений не было, — адвокат и журналист из Бухареста сразу вырос в их глазах. И удивительно, но Тудор Стоенеску-Стоян не остался к этому равнодушен.
Роли поменялись. Теперь он выступал в роли дядюшки с племянником из ресторана на Северном вокзале и Теофила Стериу и его товарищей по ночному экспрессу.
А на его месте были эти двое земледельцев и землевладельцев, которые взирали на него, как на существо с другой планеты.
— Счастлив иметь честь познакомиться с журналистом из Бухареста! — искренне и с чувством признался господин Стэникэ Ионеску. — Давно хотел посмотреть, каковы они из себя. Но только не на тех, которые душой и телом продались господам Эмилу Саве и Хаджи-Иордану. А вы случайно не имеете отношение к правительству?
В вопросе слышалось подозрение и заведомое осуждение.
Спеша оправдаться, Тудор Стоенеску-Стоян отрезал:
— Не имею чести быть знакомым с господами Эмилом Савой и Хаджи-Иорданом. Нет, не знаком. Никогда не видал. Впервые слышу эти имена.
— Неужели даже имени Иордана Хаджи-Иордана не слыхивали? — с недоверием переспросила жертва кредиторов и фиска.
— Даже имени господина Иордана Хаджи-Иордана не слыхал, — подтвердил Тудор Стоенеску-Стоян.
Но тут же спохватился:
— То есть нет… Кажется, ошибся…
— Ну вот, видите? Что я вам говорил! — укоризненно произнес господин Стэникэ Ионеску, не скрывая своего торжества.