Патриархальный город

Адина Бугуш бросила враждебный взгляд на Кэлиманов холм, на обрывы, прорытые весенними потоками, на бесплодные склоны, которые сплошной, упиравшейся в небо стеной отделяли здешнюю вселенную от просторов далекого мира.

— Я организовал комитет! — счел своим долгом объявить Санду Бугуш. — Инициативный комитет с целью засадить лесами весь склон. В свое время холм покрывали дремучие леса, простиравшиеся на несколько десятков верст вокруг. В них и устроили засаду лучники и всадники гетмана Митру Кэлимана. Сегодня мы хотели собраться на заседание у Иордэкела Пэуна, того глухого старика, что повстречался нам по дороге. Вы еще увидите — и ты, Адина, и ты, Тудор, — насколько иначе выглядел наш город у подножья горы, заросшей дубами и платанами.

— И какое мне в этом утешение? — спросила Адина, пожав хрупкими плечами. — Что изменится? Когда я закрываю глаза… — Она опустила на миг темно-лиловые веки, отгородившись от света и внешнего мира. И подняла их с грустной, усталой улыбкой: — Знаете, сейчас, закрыв глаза, я снова увидела себя — но не здесь и не такой, как теперь. Рядом с тетей Корой. Такой, какой я была тогда. Девочкой в носках и в белых замшевых туфельках, с волосами, распущенными по плечам… Это было в Париже. Когда тетя Кора отправлялась в галерею Lafayette или Printemps[12] за своими бесконечными покупками, она всегда брала меня с собой. У нее была страсть делать покупки. Страсть, свойственная жителям больших городов с их оживленными бульварами и магазинами, огромными, словно города. Вот я поднимаюсь и спускаюсь по лестницам, вхожу и выхожу из лифтов, перехожу от секции к секции. Ноздри щекочет запах шелка, льна, бархата, лощеного голландского полотна. Слышу шорох оберточной бумаги. Голос продавщицы: Je vais vous le faire envelopper immédiatement, madame. Vous l’emporterez? C’est plus sûr à cause des fêtes[13]. Потом — улица. Особый запах бульваров, опьяняющий, словно наркотик. Светящиеся рекламы. Этот шум… Вы слышали здешнее молчание? Послушайте его, пожалуйста!.. Вам не кажется, что мы давным-давно умерли, что нас похоронили и здесь собрались только наши призраки? Отгороженные от живого мира этой ужасной стеной?

Длинные пальцы Адины Бугуш снова прижались к вискам. Затем, словно обессилев от боли, сползли по щекам к подбородку.

Будто пробудившись ото сна, она поглядела на круглый стол с кофейным сервизом, на корзину с фруктами, на игру кружевных теней, отбрасываемых листвой на полотняную скатерть. На мужа с тюленьими усами, растянувшегося в кресле. На сад с ореховыми деревьями и стену с вьющимися растениями. Взглянула поверх крыши на колокольню и на маковку церкви, покрытую ржавым железом, а еще дальше — на круглый холм, загораживавший горизонт.

Это и была ее повседневная реальность, однообразная, застывшая и безнадежная.

И все-таки была же она когда-то девочкой с распущенными по плечам волосами, в носочках и белых замшевых туфельках, которая боязливо цеплялась за руку величественной дамы и с нетерпением ждала, когда они вернутся в отель и развернут пакеты с покупками. Je vais vous le faire envelopper immédiatement, madame. Vous l’emporterez? C’est plus sûr à cause des fêtes.

…— Адина, подержи пакет! — Хорошо, тетя. — Адина пакет ненароком не потеряла? — Ах, тетя, как вы могли подумать? — Адина, смотри, как бы тесемка не развязалась! — Да, тетя. — Адина, а не лучше ли было бы взять другой шелк, зеленый? — Этот тоже красивый, тетя, — Завтра пойдем и купим тот. А теперь, Адина, дай руку, надо перейти на ту сторону. Будь внимательна…

Переход с одного тротуара на другой становился каждый раз целым приключением. Оказавшись на противоположной стороне, они с нервным смехом оглядывались назад, словно избежали страшной опасности. Проезжая часть улицы кишела автомобилями и автобусами — апокалиптическими чудовищами, похожими на бегемотов с радиатором вместо морды; из пасти метрополитена несло пресным слащавым запахом распаренного лимона… И до поздней ночи — свет фар, который волшебными бликами врывался в комнату через окно с поднятыми занавесками, обегал стены и исчезал, чтобы вернуться еще и еще раз. С этими бликами перед глазами она засыпала. Чувствовала их сквозь сон, как они лучами расходятся, ширятся и сжимаются вновь, словно осязаемый сказочный веер. — Спишь, Адиночка?.. — слышала она сквозь сон. И отвечала, улыбаясь, во сне, среди снов. Тетя Кора долго, очень долго не смыкала глаз, засыпая после полуночи. Приподнявшись на локте, при свете лампы под розовым абажуром, она отмечала в списке, какие покупки не забыть на следующий день. Вставала в кружевном капоте с постели, чтобы взглянуть еще разок на какую-нибудь покупку, засунутую на полку платяного шкафа или спрятанную в битком набитый чемодан. Листала каталог. Подсчитывала предстоящие расходы. Составляла телеграмму на родину, снова и снова требуя денег с ее банковского счета.