Патрик Кензи (ЛП)

— Я же сказал: чем дальше, тем меньше вариантов у тебя остается. Люди видели, как этот бомж вырвал у меня сумку. Кто-то наверняка уже вызвал копов. Соседний дом пустует, но в том, что за нами, кто-то живет, и вполне возможно, что они заметили, как Тадео съездил мне по рылу трубой. Так что раскинь мозгами, придурок, — кто бы тебе ни заплатил за то, чтобы ты доставил мне сообщение, я бы на твоем месте с этим шустрил пошустрее.

На идиота физик не походил. Если бы он хотел меня убить, то запросто всадил бы мне пару пуль в затылок, пока я корчился на полу кухни.

— Держись подальше от Хелен Маккриди. — Он присел на корточки и взглянул мне в лицо, уставив пистолет дулом в пол. — Начнешь вертеться рядом с ней или с ее дочерью, начнешь задавать вопросы, я всю твою жизнь в лоскуты порву.

— Усек, — сказал я с безмятежностью, которой не чувствовал.

— У тебя, Патрик, теперь ребенок есть. Жена. Хорошая жизнь. Вот и возвращайся к ним и не высовывайся. И мы все забудем об этом нашем разговоре.

Он встал, сделал шаг назад. Встал и я. Прошел на кухню, поднял с пола рулон салфеток, оторвал несколько. Прижал их к лицу. Он стоял в дверном проеме, глядя на меня. Пистолет он заткнул за пояс. Мой пистолет остался в ящике стола в «Дюхамел-Стэндифорд». Впрочем, пользы от него, после того как Тадео огрел меня трубой, все равно не было бы. Они бы забрали его, и остался бы я тогда и без ноутбука, и без сумки, и без ствола.

Я обернулся к нему:

— Мне придется съездить в больницу, швы наложить. Но не беспокойся, как личное оскорбление я эту ситуацию не рассматриваю.

— Ой, ну надо же. Правда-правда?

— Ты мне и смертью грозил, но я и это тебе прощаю.

— Какой ты культурный. — Он надул пузырь из жвачки и дал ему лопнуть.

— Но, — продолжил я, — вы сперли у меня ноутбук, а новый покупать мне не по деньгам. Может, вернете?

Он качнул головой:

— Было ваше, стало наше.

— Я хочу сказать, что это здорово ударит мне по карману, но я согласен не превращать данное обстоятельство в повод для войны. Ничего личного. Так?

— Если и не так, то «ничего личного» пока сойдет.

Я отнял руку от лица, взглянул на салфетки. Не самое приятное зрелище. Я сложил их еще раз и снова прижал к щеке, а через минуту снова осмотрел. Потом перевел взгляд на учителя физики, стоявшего в дверном проеме.

— Договорились, значит.

Я бросил окровавленные салфетки на пол, оторвал от рулона новую партию и вышел из дома.

Глава 6

Когда мы сели ужинать, Энджи через стол посмотрела на меня — глазами, в которых читалась тихая, строго контролируемая ярость. Она глядела так на меня с тех пор, как увидела мое лицо, услышала о моей поездке в больницу и убедилась, что я и вправду не собираюсь помереть от полученной травмы.

— Значит, — сказала она, вонзив вилку в листок салата, — давай с самого начала. Беатрис Маккриди сталкивается с тобой на платформе «Джей-Эф-Кей Стейшен».

— Да, мэм.

— И рассказывает, что ее развратная золовка снова где-то посеяла свою дочь.

— Хелен развратная? — спросил я. — Я как-то не заметил.

Моя жена улыбнулась. Не по-хорошему. Другой улыбкой.

— Папа?

Я взглянул на нашу дочь Габриэллу:

— Да, милая?

— Что такое «развратная»?

— Ты почему морковку не ешь?

— А почему у тебя лицо забинтовано?

— Вообще-то я каждый четверг обматываюсь бинтами.

— Не-а. — Габриэлла уставилась на меня широко распахнутыми глазами. Их она унаследовала от матери — огромные, карие. И от нее же ей достались оливкового цвета кожа, и широкий рот, и темные волосы. А от меня — кудряшки, тонкий нос и манера отвечать вопросом на вопрос.

— Кушай морковку, — сказал я снова.

— Я ее не люблю.

— На прошлой неделе любила.

— Не-а.

— Ага-ага.

Энджи опустила вилку.

— Прекратите, вы оба. Я вас предупреждаю.

— Не-а.

— Ага-ага.

— He-а.

— Ага-ага. У меня и фотографии есть.

— Не-а.

— Ага. Сейчас фотоаппарат достану, покажу.

Энджи потянулась к своему бокалу:

— Ну пожалуйста! — Она пригвоздила меня к месту взглядом своих глаз, таких же огромных, как у ее дочери. — Ради меня?

Я обернулся к Габриэлле:

— Ешь морковку.

— Ладно.

Габби воткнула вилку в кусочек моркови, засунула в рот, начала жевать. Лицо ее озарилось.

Я приподнял брови.

— Вкусно, — сказала она.

— Ну а я о чем?

Она поддела вилкой другой кусочек, начала хрумкать.

Энджи сказала:

— Четыре года на это смотрю и не понимаю, как у тебя получается.

— Древняя китайская хитрость. — Я принялся медленно и осторожно жевать крохотный кусочек куриной грудки. — Кстати, не знаю, как тебе, а мне вот лично трудновато есть, когда нельзя пользоваться левой стороной челюсти.

— Знаешь, что тут самое смешное? — По голосу Энджи я понял, что ни о чем смешном сейчас не услышу.

— Не знаю, — сказал я.

— Большинство частных сыщиков не похищают и не избивают.

— Но ходят слухи, что число таких случаев растет.