Патриот

Наконец подступает время, и он тащит засыпающего Ислама мимо картёжников на улицу и к торцу университета. Там многозначительно молчит компания в неброских шмотках, и Наташа машет им рукой.

Здесь Слава со сдвинутой на затылок кепкой и нервными руками, которые он до поры, как револьверы, распихал по карманам. Девушка Лида, её Ислам в клубе не видел, высокая, с округлым лицом и непослушными кудряшками. Она глазеет на всех растерянно, и у Хасанова складывается впечатление, что она сама плохо понимает, зачем пришла. И паренёк, которого представляют Арамисом, маленький и бойкий, с живым лицом и значительными ушами, настолько идеальными по форме, насколько вообще идеальны могут быть уши. Он знает о такой выдающейся черте, и поэтому на обоих мочках у него серьги, на одной две, на другой – три, а в раковине блестят гвоздики.

У Наташи большая сумка. Лямка натянулась, как струна, и когда бьётся о ляжку, слышится жестяной звук.

– Там краска, – отвечает она на вопрос Хасанова. – Будем рисовать.

– Что-то вроде призывов голосовать за того-то и за того-то такими больши-ими кривыми буквами?

Наталья фыркает. Говорит гневно, голос звенит в ушах, кажется, даже вон там, у дороги, слышно, и вся кампания принимается на неё шикать.

– Мы художники. А все, кто такое творит, грязные политические прихвостни. Школьники, которых нанимают за деньги портить стены. Вандалы. На самом деле здесь идёт не пиар, а антипиар. Никому не нравятся написанные с ошибками призывы голосовать за того или за другого. Поэтому за него не голосуют. Представляешь, с ошибками!

– Надписи эти не стираются, – хмуро говорит Слава. – В лучшем случае замазываются следующей ватагой школьников, нанятой уже тем, за кого призывали «голосовать».

– С ошибками призывали, – встревает Наталья.

– С ошибками, – соглашается Слава. – Поэтому мы превращаем их в произведения искусства. Рисуем сверху что-то симпатичное. Всё, хватит маячить. Двинули.

Они напоминают не хорошо слаженную группу, а ватагу студентов-раздолбаев, возвращающихся по домам после вечеринки. Разве что песни не поют.

Это отличное прикрытие. Гораздо больше подозрений вызывают ребята в тёмных майках или спецовках, сверкающие бритыми головами и тенью скользящие по улицам. Образ которых в первую очередь возникает в голове при слове «рейд». От таких спешат убраться подальше. А отряд Славы провожают снисходительными улыбками даже припозднившиеся с работы тётки. Или брезгливо поджатыми губами – кто как.

Хотя он-то как раз и не давал своей команде потерять лицо. Внимательный, губы поджаты, а в движениях грация кобры. Зыркает исподлобья туда и сюда, взбитые ветром в перья волосы и брови, которые украсили бы любого кинозлодея, довершают образ.

Зато майка ярко-жёлтая, с Че Бурашкой с автоматом на груди, она лезет в глаза не хуже сигнала светофора.

Мимо проплывают коттеджи, укрытые сонными яблонями, где-то там, в глубинах дворов, плывут квадраты светлых окон. Яно вертит головой, и, если на него смотреть краем глаза, эти движения напоминают движения штопора. Ислам беседует с Арамисом, Слава с претензией разглядывает встречные заборы и напоминает этими манерами дворняжку, ищущую метки товарок.

– Подожди-ка, – говорит Наташа с горящими глазами, и группа мигом затихает. Будто кто-то убавил с пульта звук. – Арамис, полотенце. Вон на ту камеру.

– Что она задумала, – бурчит Слава. – Беспокойная женщина.

В руках у Арамиса белеет белая тряпица, на лесках парочка утяжелителей – обычных рыболовных грузил – так что конструкция напоминает рыбацкую сеть. К камере на заборе на цыпочках по «мёртвой зоне», движение, такое как в фильмах про пиратов, когда забрасывают абордажные крюки. И на объективе повисает тряпка, залётный ветерок жуёт её, но сбросить не может.

Наташа бросается туда, куда смотрела камера. Там ворота, огромная надпись: «ОСТОРОЖНО ЗЛАЯ СОБАКА» – поперёк. В руках что-то медное, баллончик с краской, шипит, распыляя красную жидкость.

– Быстрее давай, – говорит Слава. Смотрит по сторонам, но свидетелей нет. Руки Наташи движутся плавно, иногда вспыхивает луч фонарика, выхватывая пятна краски. Ислам косится на Яно: тот смотрит, затаив дыхание, лицо раскраснелось, как будто это над ним сейчас колдуют с баллончиком.

– Готово! – говорит Наташа. – Убирай заглушку.

Отступает на шаг, чтобы посмотреть на результат. Справа и слева слышится фырканье. Лида надувает губы, чтобы не захохотать. Тумаков всё больше мрачнеет. Яно открывает и закрывает рот, как рыба на берегу.

Вместо прежней надписи теперь красуется: «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ КИСА».

– Я думала, будет смешнее, – после паузы говорит Наташа.

– Но запятую ты здорово подрисовала, – с некоторым сомнением говорит Арамис. – Мы же вроде как за грамотность?

– Ага. Но всё равно, как-то глупо. С этой кисой… эх.

Ислам больше не может сдерживаться. Ржёт, как сумасшедший, стараясь только не перебудить всю улицу. Где-то залаяла тяжёлым кашляющим лаем собака. Наверняка та самая. Злая.

– Ты что? – подскочила Наташа.

– Это глупо… но… очень… смешно… – пыхтит он.

– Ты правда так думаешь?

Он кивает, и она расплывается в улыбке:

– Спасибо.