Читаем Патриот полностью

Волна стала длинней и гораздо ниже, и глазам Знаева вдруг открылось почти полмили ровной водной глади, повсюду покрытой водорослями. Может быть, энергию волны погасила именно растительная масса на поверхности. Теперь Знаев оказался словно в болоте. Ветер ослаб. Вода как будто встала, и человеку на доске показалось, что он тоже остановился. Он был сплошь облеплен водорослями, но при этом не тонул, наоборот, на спокойной воде держаться было заметно легче. Сходство с болотом усиливалось. От усталости веки стали падать на глаза, и мир утратил чёткость. Всё время что-то происходит, подумал Знаев, вода – разная, нет двух одинаковых волн или одинаковых гребней. Впрочем, неважно; судя по всему, я уже умер. Я чувствую воду в лёгких и в желудке и водоросли во рту – я бы мог их жевать, если бы имел силы двигать челюстями. Я ничего не слышу и не ощущаю запахов. Руки, ухватившие нос доски, кажутся чужими. Разжать пальцы не смогу, даже если бы захотел. А красный огонь впереди – это, конечно, Харон, старик-лодочник. Мне, правда, нечем ему заплатить. Древние греки совали покойникам в рот монетку. У меня с собой ничего нет. Предложу в уплату доску. Я отдал за неё двести долларов. Если старик берёт деньги – значит, жадный. Попробую уговорить.

Медленно, очень медленно его опускало вниз, в бесконечно длинную чёрную долину, и столь же медленно поднимало на бесконечно пологий холм, и он переваливал верхнюю точку, как будто перелетал. А когда оказывался наверху – если были силы всмотреться и если вода не заливала глаза, – он видел на горизонте красный огонь. И хотя уже не было сил держать курс, красная точка почему-то оказывалась прямо впереди.

Здесь было почти хорошо.

Поверхность океана засветилась и сделалась такой же, как небо, где плотные облака лишь едва пропускали лунное сияние; Знаеву показалось, что мир перевернулся, и его несёт по небу, и если он утонет – то это будет вовсе не движение вниз, а, наоборот, восхождение.

Утонуть в небе – это было совсем не страшно.

Он расслабился и даже заснул на секунду или две, или потерял сознание от усталости – чтобы тут же вернуться, в ту же бесконечную воду. Но и два мгновения забытья освежили Знаева.

– Я ещё живой, – сказал он. – Я ещё здесь.

Он испытал короткий, но чувствительный прилив сил, и с ним вернулось исчезнувшее желание спастись, что-то придумать, найти способ, – но тут же пропало.

Красная звезда горела, глаза жадно ловили отблеск рубинового луча на краях водяных гор.

Надо плыть за ней, подумал Знаев. Она не просто так появилась, эта единственная алая искра посреди мрака. Она существует ради меня. Она горит, чтобы я не обезумел. Она не даёт надежду, только свет. Но и его мне достаточно.

Надо идти за своей звездой. Надо уметь смотреть, надо уметь увидеть и распознать свою звезду – дальше она сама поведёт человека. Каждому светит его огонь, и у каждого он самый яркий.

Теперь он перестал чувствовать и ноги тоже. Осталась только спина и горящая шея, но и она отказывалась держать голову над водой.

Водоросли снова облепили лицо и попали в ноздри. Он мог дышать только ртом.

Он продолжал удерживаться на доске, но не мог держать прямо голову. Не захлёбывался, но уже ничего не видел, кроме живой водяной ямы, раскрытой ему навстречу, и ещё – слабый красный отблеск, остаток красного луча, посланного кем-то, кто навсегда остался неизвестным.

Исчезновение Знаева обнаружилось только спустя пять дней, когда подошёл срок платить за комнату в мотеле. Менеджер ждал ещё день, надеясь, что русский парень загулял или, что вероятнее всего, уехал в Вегас. Почти все туристы в какой-то момент обязательно уезжали в Вегас и там застревали, кто на сутки, кто на месяц, в зависимости от толщины кошелька, уж такое это место, Вегас, – приехать легко, уехать сложно. Подождав сутки, менеджер проверил запись с камеры наблюдения и увидел, как однажды вечером русский парень вытащил из кузова своей машины доску для сёрфинга и ушёл вместе с доской в темноту. Менеджер позвонил в полицию.

Полицейские чины осмотрели комнату и спросили менеджера, есть ли догадки, на какой именно пляж мог пойти постоялец, на что менеджер пожал плечами: это свободная страна.

В машине, не открывая её, увидели сквозь стекло полотенца и гидрообувь: непромокаемые боты, используемые для плавания в холодной воде. «Он сёрфер, точно», – сказал менеджер.

Полицейские связались с береговой охраной и предупредили менеджера, что, если будет найден подходящий по описанию утопленник, – менеджера попросят выполнить гражданский долг и опознать тело, на что менеджер пожал плечами вторично.

Но среди утонувших в те дни на городских пляжах все до единого были уже опознаны.

Береговая охрана отправила вертолёт, но поиски не дали результатов.

Ни тела, ни доски так и не нашли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги