Первый тип нации исторически характерен для Великобритании, Франции, США, Нидерландов, Швейцарии, второй – Германии, стран Восточной Европы, России. В основе западного понимания нации лежит аксиоматика либерализма, основанная на рациональном свободном выборе и лояльности, преданности граждан государству, восточного – органицизм, иррациональность, преданность народу, имеющая культурную основу. К разновидностям последнего типа нации зачастую относят и социалистический патернализм как идеал отношений между подданными и государством в условиях государственного социализма. Смешение и наложение подобных значений всякий раз заводит в тупик исследователей, если сами они понимают под нацией что-то одно. Любые из этих (или иных) значений либо их некая комбинация могут использоваться в рамках определенной традиции употребления термина «нация», то есть его содержание нельзя определить простым допущением.
Вместе с тем Э. Хобсбаум показал, что при концептуальной и исторической многозначности понятия «нация» (так, например, оно использовалось применительно к гильдиям, корпорациям, союзам в стенах старинных университетов, феодальным сословиям) тем не менее во всех случаях оно служило инструментом отбора. Причем критерии, которые использовались в процессе отбора, например, передача ремесленных навыков, аристократические привилегии, гражданская ответственность и культурно-историческая общность, варьировались в зависимости от времени и контекста[43]
. Такая функциональная интерпретация нации как механизма социально-политической классификации и идентификации вплотную смыкается с понятием национальной идентичности.Этимологически понятие «идентичность» происходит от латинского
C содержательной стороны и в наиболее широкой трактовке проблема национальной идентичности осмысливается как вся совокупность возможных ответов на вопрос: «Кто мы?» С. Хантингтон в работе с одноименным названием пишет по этому поводу: «Дебаты вокруг национальной идентичности давно превратились в неотъемлемую черту нашего времени. Почти повсюду люди задаются вопросом, что у них общего с согражданами и чем они отличаются от прочих, пересматривают свою позицию, меняют точки зрения. Кто мы такие? Чему мы принадлежим?»[44]
Многими авторами при трактовке понятия «национальная идентичность» подчеркивается, что, являясь во многом случайным и относительным, оно не зависит от таких объективных критериев, как язык, раса или культурная однородность. Согласно такому взгляду, единственный четкий момент, характеризующий идентичность, – это обособление данного гомогенного хотя бы по одному признаку сообщества от других, проведение границы между ними. Основой этого единства является сложившееся сходство в образе жизни, традициях, ценностях, мировоззрении: «Люди формируют ощущение национальной идентичности в сражениях за дифференциацию с теми, кто говорит на другом языке, исповедует другую религию, хранит другие традиции или просто живет на другой территории»[45]
.При этом идентичность может либо укрепляться от подобного сравнения, либо подвергаться разрушению, если какие-то характеристики «своих» перестают соответствовать сложившимся представлениям, а их поведение не отвечает ожиданиям, основанным на прошлом опыте. Тогда происходит переосмысление традиционной идентичности и поиск новой, результатом чего может стать либо укрепление, трансформация или модернизация собственной идентичности, либо новая идентификация, примыкание к другой, более «сильной[46]
.Аналогичный подход реализован в концепции социальной идентичности Г. Теджфела, уделяющего основное внимание выявлению когнитивной структуры этого психического явления при помощи дуального кода «свой – чужой». Качество и значение идентичности определяется посредством логических операций сравнения своей группы с внешними группами по ряду значимых признаков. В ситуации, когда групповое различие становится особенно заметным, индивид начинает реагировать с позиций своего группового членства, а не отдельной личности. Теджфел подчеркивал, что индивид, рассматривая себя как члена какой-нибудь социальной группы, стремится оценить ее положительно, поднимая, таким образом, ее статус. Стремление к позитивной идентичности определяет более позитивную оценку собственной группы («свои») по сравнению с другими («чужие»)[47]
.