Патриоты

Нужно было срочно выходить из сложившегося положения. И врач обратилась с просьбой о помощи к учителю Л. С. Тонконогу, которого хорошо раньше знала.

Из воспоминаний подпольщика Л. С. Тонконога: «Доктор Бутенко попросила меня достать документы для красноармейцев и гражданскую одежду. Задание было сложное. Одежду с помощью своих учеников мы приобрели сравнительно быстро, а вот с документами было хуже. К счастью, в городской управе работала Т. Соколова, детей которой я учил. Она охотно помогла. И вскоре бланки с печатями были у Екатерины Васильевны».

Так все раненые воины были спасены. С этого случая и началась борьба врача Бутенко с ненавистным врагом» [2].

О том, как создавалась городская управа и кто какую в ней занимал должность, в своё время писал историк-журналист В. И. Билоус, несколько лет занимавшийся поисковой работой во многих школах города Новомосковска:

«Как только гитлеровцы ворвались в Новомосковск, была создана городская управа, главой которой назначили Кравченко. Раньше он работал в артели «Харчотруд» вместе с Татьяной Григорьевной       Соколовой. Благодаря этому знакомству Татьяна Григорьевна устроилась в административном отделе управы секретарём. Начальником этого отдела был Коханенко – бывший работник металлургического завода (имеется в виду Новомосковский трубный завод «Интерпайп», который до и во время войны назывался Новомосковским жестекатальным заводом – п.а.), человек, как говорится, свой. Он доверял секретарю не только чистые бланки документов, но даже печатку.

Для секретарши это и нужно было. С пропусками, временными удостоверениями ходили новомосковские подпольщики от одного села к другому. Готовила эти документы Татьяна Соколова» [3].

Вот какую историю из первых дней оккупации города запомнила участница Новомосковской подпольной организации Мария Кобзарь:

«В конце сентября-начале октября по городу пролетела взбудоражившая весть: нацисты ведут пленных советских солдат.

Немецкие оккупанты гнали пленных со стороны Харьковского направления и сделали привал по улице Советской, в районе 3-й школы. Со всех дворов и улиц выбегали подростки, женщины, старики и устремлялись на улицу Советскую, где остановились пленные и отдыхали фашисты. В это время я встретилась с Зиной Белой. Я не могу передать ту боль. Женщины плакали, взгляды стариков были горестно угрюмы, в глазах детей недетский ужас. Немцы никого близко не подпускали к пленным. Один из пленных обратился к нам: «Девушки, скажите конвоиру, что я ваш родственник. Дядя Коля. Я ранен в ногу. Попросите конвоира, чтобы он меня отпустил». Зина бросилась к конвоиру с просьбой, чтобы он отпустил дядю Колю. Зина хорошо знала немецкий язык. Конвоир сказал, чтобы принесли сала, яиц, тогда отпущу, только побыстрее, пока старшего нету. Зина сразу послала меня собрать эти продукты. Их мне дала одна старушка, я принесла эти продукты и мы их отдали конвоиру. Он разрешил забрать нашего дядю Колю, но когда мы забирали его, то за его спиной вырвали ещё троих человек, люди помогли их спрятать в толпе, а потом я и Зина забрали их и спрятали в кустарники. Кустарники были в районе 3-й школы, напротив улицы Куйбышева, Советской, напротив ворот 3-й школы. Сразу Зина послала меня собрать для них гражданскую одежду. Принесли только троим, они быстро переоделись и ушли догонять свою часть, а четвёртому (дяде Коле – п.а.) достали женскую одежду, брюки закатили выше колен, гимнастёрку сняли, скрутили в трубку и прикололи к грудям булавками, одели юбку, кофту и платок и мужчина перед нами стал женщиной, но лицо было заросшее, мужское. Он запнулся платком так, что одни глаза, нос да рот были видны, а чтобы немцы не обнаружили бороды, он взялся рукой за щеку, вроде болят зубы, но одна беда – сапоги разбились, совсем износились. И Зина оставила меня с ним, а сама побежала к себе домой и принесла довоенные сандалии. Я и Зина взяли его под руки и провели через весь город до улицы Рабочей, спустились к речке, попросили старика, чтобы он переправил дядю Колю на ту сторону. Дядя Коля добирался к родственникам в с. Орловщину. Мы простились. Все его родственники родом из Смоленской области. Фамилии всех не помню, одного помню – Иванов.

Под вечер, усталые, я и Зина возвращались домой, шли молча, говорить не хотелось, а когда стали расходиться, немного поговорили, радовались, что хоть четверым, а удалось сбежать. С этим мы и разошлись» [4].