Патрициана

Велена приподняла взгляд и подняла брови.

– Придётся… – он сделал паузу. – Удалять?

Велена честно пожала плечами. В медицине она понимала примерно столько же, сколько не понимала в лошадях.

Норен перехватил руку патрицианы, державшую губку. Поймал её взгляд.

– Пожалуйста… – Норен прокашлялся. Слова давались ему с трудом, но не потому, что он был слишком слаб. Одно за другим приходилось произносить те слова, которые он с трудом мог бы сказать даже другому крылатому. – Пожалуйста… госпожа… разрешите мне посмотреть, – Велена непонимающе глядела на него. – Зеркало…. Дайте зеркало.

Велена кивнула. Она опустила губку в изрядно помутневшую воду и встала. Подошла к туалетному столику и, взяв со стола небольшое зеркало в резной деревянной раме, поднесла его к плечу пленника. Велена хотела было отдать его Норэну, но потом подумала, что тот может не удержать хрупкий предмет.

Норен повернулся к зеркалу, разглядывая рану. Затем поднял здоровую руку и раньше, чем Велена успела перехватить её, запустил пальцы в глубину разорванных тканей.

Велена торопливо отвернулась.

Некоторое время она стояла, глядя в непроглядную темноту за окном.

– Уже всё, – сказал Норен тихо и как-то умиротворённо. – Спасибо. Большое спасибо.

Велена обернулась. Крылатый лежал, откинув голову на подушки, и тяжело дышал. Глаза его были прикрыты. Похоже, последнее действие стоило ему остатков сил. В окровавленной руке он сжимал что-то белое. Присмотревшись Велена поняла, что это обломок зуба виверны.

Глава 6. Договор

Норен пришёл в себя в маленькой комнатке, погружённой в полумрак. У одной стены стояла кровать, на которой лежал он сам. В изголовье постели – тумба, на ней – горящая лампадка, глиняный кувшин с водой, стакан и нож в кожаных ножнах. Особенно его заинтересовало последнее.

«Она сама даёт мне возможность себя убить? Какой в этом смысл?»

Оглушающее осознание свободы – от цепей, от плена, от необходимости стоять на коленях и терпеть прикосновения ненавистных рук нахлынули на него. Пусть всё только начиналось, и предсказать, что ждёт его в доме Велены Хейд пленник не мог, но он впервые за долгие годы имел достаточно свободы, чтобы по своему желанию шевельнуть рукой или ногой. Более того, он видел перед собой нож и мог воспользоваться им – чтобы убить проклятую энтари, как хотел того Хозяин. Или… – Норен затаил дыхание при этой мысли, – убить себя самого. Совершить, наконец, поступок достойный катар-талах, а не той жалкой твари, которой он стал.

Несколько долгих секунд Норен смотрел на нож и обдумывал эти два варианта – но принять решение так и не смог. Сквозь маленькое окошко в комнату проникал свет звёзд, и Норен хотел вдохнуть воздух свободы ещё раз. Ещё недавно он не мог представить, что когда-нибудь у него появится такой шанс. А теперь его оставили одного, без оков. Норен закрыл глаза и сделал глубокий вдох, успокаивая взбесившееся сердце.

Опыт, полученный за годы жизни в плену, говорил, что энтари нельзя доверять. Каждое слово патрицианы – двойная ложь.

Голос наставника, который он всё реже слышал в бреду, говорил, что нельзя принимать решения, которые не обратить, если ты полностью не уверен в них.

Норен не был уверен ни в чём.

Он попробовал пошевелиться. Определённо, он выздоравливал. Всё тело ныло, как после простуды, но это само по себе показалось ему прекрасным.

Он протянул здоровую руку и взял нож. Зажав ножны между бёдер, вынул его и осмотрел лезвие. Рукоять была очень простой, перетянутой бычьей кожей только затем, чтобы не скользить в руках. Но лезвие выглядело вполне надёжным.

Он спрятал нож обратно в ножны и, положив назад на тумбу, осторожно сел на постели. Голова слегка кружилась.

Норен протянул перед собой руки и осмотрел покрытые шрамами запястья. Следы от кандалов отпечатались на коже алыми знаками, но кто-то обработал раны. Тут же вспомнив про другую, куда более страшную, он осторожно коснулся плеча и обнаружил, что его затягивает бинт. Страх нахлынул солёной волной, страх остаться калекой был куда сильнее, чем страх возможной смерти или любой другой. Он закрыл глаза, заставляя себя успокоиться и сгорая от презрения к собственной слабости.

«Бесполезная трусливая тварь. Твой хозяин был прав».

Норен сделал ещё один глубокий вдох и попытался заставить себя сосредоточиться на том месте и времени, где он находился сейчас.

Осторожно подвигал прокушенным плечом. Оно было неумело, но старательно перебинтовано. Пальцами уже можно было шевелить, но более серьёзные движения отдавались ноющей болью в повреждённых тканях.

Убедившись в том, что руки целы и даже слушаются его, он осмотрел свои обнажённые ноги и пришёл к выводу, что и там критических повреждений нет. Затем ещё раз обвёл взглядом комнату.

На другом конце постели Норен обнаружил одежду – коричневые кожаные брюки, белую батистовую сорочку и алый бархатный камзол. Норен взял вещи в руки. При ближайшем рассмотрении одежда оказалась весьма поношенной, но абсолютно целой и только что вычищенной. Это было приятно.