Он покосился на фляжку. Люди и вампиры сходны в том, что есть среди них всякие личности, и что одному мякина, другому – острый нож. Этот садист и педофил был трусом. Трус же многого боится, а прежде всего – смерти и боли.
– Если скажу, ты меня отпустишь?
– Торопишься, Харви. Про Вырия – первый вопрос. Есть и другие.
Убивец Андрюха схватился за клещи, лязгнул остриями и с чувством выкрикнул:
– Пидор гнойный! Че его спрашивать! Железом за яйца и…
– Заткнись! – велел я. – Ну, Харви, так что у нас с Вырием?
– Я тут ни при чем. Тройка его приговорила.
– Какая тройка?
– Старшие. Пашка, Цезарь, герцог этот, и графиня.
Он назвал их именно в таком порядке. Что бы это значило? Может, ничего, а может, что Чуриков – главный? Такое не исключалось; полтавский секретарь сталинской закалки был покруче герцогов и графов.
– Вот что, Харви… – начал я, но он меня прервал, загремел цепями и выдохнул со жгучей ненавистью:
– Я тебе не Харви, рыло забойное! Ты мне в приятели не набивайся, ван Хелсинг[12]
сраный! Я – Пол Пот!– А почему? – полюбопытствовал я. – Почему не Терминатор или, скажем, Доктор Зло?
Карла ощерил клыки, на его губах выступила пена.
– Хочешь знать, Забойщик? Хорошо, скажу! Прежний Пол Пот вас, людишек, в грош не ставил! Резал, вешал, жег, давил, пускал на удобрение! И в его память я… я…
– Ты жалкий обмылок, – сказал я. – Тебе до того Пол Пота как до Луны.
Сказал, и вдруг почувствовал озноб. Что Пол Пот с его красными кхмерами! Они убили миллиона полтора, но в минувшем веке это не было рекордом. Если подсчитать погибших в лагерях и на великих стройках, брошенных в топку войн и революций, умерших от нищеты и голода, сгоревших в печах, отравленных химией и радиацией – словом, всех расставшихся с жизнью по вине и попустительству властей, наверняка за миллиард перевалит. Этот ад мы сами себе устроили, без всяких вампиров, сами избрали таких вождей, что Дракула рядом с ними – невинный младенец.
Эта мысль – в сущности, справедливая! – едва меня не взбесила. Верно сказано: правда глаза колет! Еще немного, и я бы впился в глотку Харви, как настоящий упырь, рвал бы его плоть, грыз кости, перекусывал жилы… Должно быть, намерение это отразилось на моем лице – клиент обмяк и побледнел.
– Еще один вопрос, – молвил я, с трудом пошевелив окаменевшими от ярости губами. – Ответишь, и я тебя помилую. Я тебе даже оставлю этих ублюдков, девку с пацаном. Хочешь, сам их для тебя разделаю и на блюдечке подам…
– Очень любезно с твоей стороны, – буркнул Харви, а Андрюха-убивец завопил:
– Бля! Ты че, мужик!
Я стукнул его по шее и велел заткнуться. Не было случая, чтобы я помиловал вампира, но этого – видит бог! – отпустил бы. Конечно, при условии полной откровенности. Грех, но разве матерь наша церковь не простила мне авансом все грехи?.. И мусульмане простили, и иудеи, и даже буддисты!
– Слух идет, что у вашего племени есть любопытная информация, – вымолвил я. – Не поделишься?
Карлик дернул цепи – одной рукой, потом другой. Держали они крепко. Вампиры сильны, но стальные браслеты и двухдюймовую цепь им все же не порвать. Что до колец, вмурованных в стену при Иване Грозном, то их сработали на совесть, персонально для Ильи Муромца.
– Мое слово что банковский вексель, – сказал я, вспомнив выражение Фурсея. – Давай, шалун мой сладкий, колись!
– Ты о чем? – Глаза Пол Пота сузились. – Что за информация? Не понимаю.
– Ответ неверный. Хоть ты не герцог и не граф, а все же важная персона. Наверняка знаком со всякими тайнами, великими и малыми. С тайнами, понимаешь? – Выдержав паузу, я раскупорил флягу и добавил: – Даю вторую попытку. Третьей не будет.
– Ты о Великой Тайне? – проявил догадливость клиент. – Так это же сказки! Это…
Я плеснул ему в рожу воды. Господь всемогущий и святые угодники! Как он забился в цепях, как завопил! Просто не верилось, что у такого недомерка в горле пароходная сирена! Вода и мне попала на руки, но осталась обычной водой – может, судьба меня хранила или архимандритово благословение, а может, эликсир из Лавки пощадил. Но с клиентом творилось то, что бывает в этом случае с вампирами: вода прожгла лицо до кости, на щеках вспухли темные рубцы, левый глаз налился кровью и лопнул, во рту с почерневшими губами болталась красная тряпица языка. Неприятное зрелище, но я к нему привык. А барышня, метившая в ведьмы – нет, и потому она тоже завопила. Хорошо хоть юный убивец молчал – кажется, от страха.