Патруль Времени (сборник)

Я вспомнил оба термина, сделав привязку по времени. Хотя теперь мы используем и третье название; это элитные женские части: Штурмовая Любовная Хабилитированная Интербригада. Изменения смысла слов — самая большая пакость для прыгунов во времени. Знаете ли вы, что «станция обслуживания» когда? то означала место, где торговали легкими нефтяными фракциями? Как? то был я на задании в эпоху Черчилля, и женщина мне сказала; «Встретимся на станции обслуживания в соседнем квартале» — а это совсем не сто, что вы подумали; «станции обслуживания» (тогда) не имели кроватей.

— Как раз тогда впервые признали, что нельзя посылать мужчин в космос на месяцы и годы, не предоставляя им возможность сбросить напряжение, — продолжил он. — Помнишь, как вопили ханжи? Но это лишь увеличивало мои шансы, добровольцев было очень мало. Девушке следовало быть респектабельной, предпочтительно девственницей (им нравилось обучать девушек с нуля), умнее среднего уровня и эмоционально стабильной. Но добровольцами вызывались по большей части или старые девы, или невротические дамочки, которые свихнулись бы, не проведя в космосе и десяти дней. Так что от меня не требовалась красивая внешность — если меня принимали, то приводили в порядок зубы, делали завивку, учили ходить, танцевать, внимательно выслушивать мужчин и всему прочему, плюс тренировка по выполнению главных обязанностей. Если имелась необходимость, делали даже пластическую операцию — для Наших Парней ничего не жалко.

А что еще лучше, на срок действия контракта тебе не грозит опасность забеременеть, а после его окончания имеешь почти верный шанс выйти замуж. Да и сейчас все то же самое — АНГЕЛы выходят замуж за космонавтов.

Когда мне стукнуло восемнадцать, меня отправили работать «помощницей матери». Этой семейке просто–напросто требовалась дешевая прислуга, но я не возражала, потому что не могла завербоваться, пока мне не исполнится двадцать один год. Я делала всю домашнюю работу и ходила в вечернюю школу — говорила, будто продолжаю начатые в школе курсы машинописи и стенографии, а на деле училась тому, как ловчее охмурять мужиков, чтобы иметь больше шансов при вербовке.

Потом я встретила того городского хлыща, набитого деньгами. — Он нахмурился. — У этого ничтожества и в самом деле была пачка стодолларовых бумажек. Как? то вечером он мне ее показал и предложил выбрать любую.

Но я не стала. Я любила его. Он стал первым мужчиной в моей жизни, который был со мной любезен, не пытаясь при этом залезть мне под юбку. Я бросила вечернюю школу, чтобы чаще с ним встречаться. То было счастливейшее время в моей жизни.

А потом однажды вечером в парке он все? таки залез мне под юбку.

Он смолк.

— И что потом? — полюбопытствовал я.

— А ничего! Больше я его никогда не видела. Он проводил меня домой, заверил, что любит, поцеловал, пожелал спокойной ночи — и больше не приходил. — Он помрачнел. — Если бы я смогла его отыскать, то убила бы на месте!

— Еще бы, — посочувствовал я, — прекрасно тебя понимаю. Но вот убить — за то, что произошло само собой — гммм… Ты сопротивлялась?

— Что? Да какая разница?

— Большая. Может, он на тебя так грубо накинулся, что заслужил, чтобы ему сломали руки, но…

— Он заслуживает гораздо худшего! Погоди, я еще не закончил. Мне удалось все устроить так, что никто ни о чем не подозревал, и я решила, что все кончилось к лучшему. Вряд ли я любила его по–настоящему, и больше, наверное, никого не полюблю… но после этого мне еще сильнее захотелось завербоваться в ДЕВКИ. Меня не стали дисквалифицировать, потому что на девственности они не настаивали. И я даже повеселела, Но догадалась лишь тогда, когда мне стали тесны юбки.

— Залетела?

— После этой сволочи меня раздуло, как воздушный шар! Эти жмоты, у которых я жила, не обращали внимания на мой живот, пока я могла работать — а потом дали пинка под зад. В приют меня обратно не взяли. В конце концов меня приютили в больнице, в палате для бедных, где я выносила горшки за такими же толстопузыми бедолагами, пока не настал мой срок.

И вот однажды вечером я очутилась на операционном столе. Медсестра сказала мне: «Расслабься. А теперь глубоко вдохни».

Я очнулась в постели. Ниже груди я своего тела не чувствовала. Вошел хирург.

— Как себя чувствуете? — весело спросил он.

— Как мумия.

— Естественно. Вас спеленали бинтами ничуть не хуже фараона и накачали лекарствами, чтобы вы не чувствовали боли. Вы скоро поправитесь… но сделать кесарево — это не занозу вытащить.

— Кесарево? — изумилась я. — Док… неужели ребенок умер?

— О, нет. Ребенок в полном порядке.

— Уфф! Мальчик или девочка?

— Совершенно здоровая девочка. Пять фунтов и три унции.

Я расслабилась. Я очень гордилась тем, что родила и сказала себе, что обязательно добьюсь того, чтобы добавить к своему имени «миссис», а дочка пусть думает, что ее папа умер. Мой ребенок в сиротский приют не попадет!

Но хирург еще не все сказал.

— Скажите, гм… — Он не стал называть меня по имени, — вам никогда не казалось, что у вас железы не в порядке?

— Что? Конечно, нет. На что вы намекаете?

Он немного смутился.