Патруль времени [сборник]

Стражник вернулся и, что-то пробормотав, повел их в дом. Они поднялись по ступенькам, миновали внутренний дворик и оказались в атриуме — просторном зале, где добытые на недавней охоте медвежьи шкуры резко контрастировали с выщербленным мрамором и потускневшими мозаиками. Рядом с грубым деревянным ложем стоял поджидавший их человек. Когда они вошли, он поднял руку, и Эверард увидел узкий ствол бластера тридцатого века.

— Держите руки перед собой ладонями вверх, — мягко сказал человек. — Иначе мне придется испепелить вас молнией.

Уиткомб шумно вздохнул. Эверард ожидал чего-то подобного, однако и у него заныло под ложечкой.

Чародей Стейн оказался невысоким мужчиной, одетым в изящно расшитую тунику, которая наверняка попала сюда из какого-то бриттского поместья. Гибкое тело, крупная голова с копной черных волос и — что было неожиданно — симпатичное, несмотря на неправильные черты, лицо…

— Обыщи их, Эдгар, — приказал он, и его губы искривились в напряженной улыбке. — Вытащи все, что окажется у них под одеждой.

Неуклюже обшарив карманы, стражник-ют обнаружил ультразвуковые пистолеты и швырнул их на пол.

— Можешь идти, — сказал Стейн.

— Они не причинят тебе вреда, повелитель? — спросил солдат.

Стейн улыбнулся шире.

— С тем, что я держу в руке? Ну-ну. Иди.

Эдгар ушел.

«По крайней мере меч и топор остались при нас, — подумал Эверард. — Но пока мы на прицеле, толку от них немного».

— Значит, вы пришли из завтрашнего дня, — пробормотал Стейн. Его лоб внезапно покрылся крупными каплями пота. — Да, это меня интересует. Вы говорите на позднеанглийском языке?

Уиткомб открыл было рот, но Эверард опередил его, сознавая, что на кон сейчас поставлена их жизнь.

— Какой язык вы имеете в виду? — спросил он.

— Такой.

Стейн заговорил на английском — с необычным произношением, но вполне понятно для человека двадцатого века.

— Я х'чу знать, 'ткуда вы, к'кого врем'ни из, здесь что инт'р'сует вас. Правд г'в'рите, или я с'жгу вас.

Эверард покачал головой.

— Нет, — ответил он на диалекте ютов. — Я вас не понимаю.

Уиткомб быстро взглянул на него и промолчал, готовый поддержать игру американца. Мозг Эверарда лихорадочно работал: он понимал, что малейшая ошибка грозит им смертью, и отчаяние придало ему находчивости.

— В нашем времени мы говорим так…

И он протараторил длинную фразу по-испански, имитируя мексиканский диалект и немилосердно коверкая слова.

— Но… это же романский язык! — Глаза Стейна блеснули, бластер в его руке дрогнул. — Из какого вы времени?

— Из двадцатого века от Рождества Христова. Наша земля зовется Лайонесс. Она лежит за Западным океаном…

— Америка! — Стейн судорожно вздохнул. — Когда-нибудь она называлась Америкой?

— Нет. Я не знаю, о чем вы говорите.

Стейн задрожал. Взяв себя в руки, он спросил:

— Вы знаете латынь?

Эверард кивнул.

Стейн нервно рассмеялся.

— Тогда давайте на ней и говорить. Если бы вы знали, как меня тошнит от здешнего свинского языка!..

Он заговорил на ломаной латыни, но довольно бегло — очевидно, он изучил ее здесь, в этом столетии, — затем взмахнул бластером.

— Извините за недостаток гостеприимства, но мне приходится быть осторожным!

— Разумеется, — сказал Эверард. — Меня зовут Менций, а моего друга — Ювенал. Мы историки и прибыли, как вы правильно догадались, из будущего. Темпоральные путешествия открыты у нас совсем недавно.

— А меня… Собственно говоря, меня зовут Розер Штейн. Я из 2987 года. Вы… слышали обо мне?

— Еще бы! — воскликнул Эверард. — Мы отправились сюда, чтобы разыскать таинственного Стейна, влияние которого на ход истории считается у нас решающим. Мы предполагали, что он может оказаться peregrinator temporis, то есть путешественником во времени. Теперь мы в этом убедились.

— Три года…

Штейн начал взволнованно расхаживать по залу, небрежно помахивая бластером. Но для внезапного броска расстояние между ними было все еще велико.

— Вот уже три года, как я здесь. Если бы вы знали, как часто я лежал без сна и гадал, удастся ли мой замысел. Скажите, ваш мир объединен?

— И Земля, и остальные планеты, — сказал Эверард. — Это произошло очень давно.

Его нервы были напряжены до предела. Их жизнь зависела сейчас от того, сможет ли он угадать, какую игру ведет Штейн.

— И вы свободны?

— Да. Хотя нами правит Император, законы издает Сенат, который избирается всем народом.

На лице этого гнома появилась блаженная улыбка. Штейн преобразился.

— Как я и мечтал… — прошептал он. — Благодарю вас.

— Значит, вы прибыли из своего времени, чтобы… творить историю?

— Нет, — ответил Штейн. — Чтобы изменить ее.

Слова прямо-таки хлынули из него, словно он многие годы хотел выговориться, но не мог этого сделать.