В 1913 году, когда галерея Превана отправила на борту „Титаника“ ряд ценных полотен в адрес американского посредника, это была работа, о которой разведчик времени мог только мечтать. Полотна были упакованы для отправки и стояли в мастерской галереи Превана. Один из коллег Берка опустошил ящики за два часа до их погрузки на „Титаник“, и, когда после гибели судна любители искусства оплакивали потерю этих шедевров, они на самом-то деле оплакивали потерю двенадцати ящиков со старыми газетами и всякими деревяшками.
Спасательная работа в чикагской галерее Пайера отнюдь не была таким подарком. Тысячи людей посетили галерею в день пожара — это было воскресенье, — а пожар начался всего через час после закрытия. Кроме того, по сообщениям газет того времени, галерею особенно тщательно охраняли из-за итальянской выставки, охранники совершали обход всех, без исключения, залов каждые полчаса. Сложность заключалась в том, что тысячи посетителей видели картины за час до их гибели и по крайней мере один охранник видел их в последние полчаса до пожара. Это означало, что в распоряжении Берка было менее тридцати минут, чтобы тайком проникнуть в здание, собрать полотна весом около трехсот фунтов и выбраться с ними из здания, пока его не обнаружили или пока его не настигло пламя, которое, как писали газеты „сожрало вновь пристроенное крыло за какие-то несколько минут“.
Оставшиеся три дня Берк посвятил дополнительным походам в галерею; он вновь и вновь отмечал на схемах расположение картин, высоту окон и пути отхода.
Он обзавелся черным свитером с капюшоном и черной шапкой и выкрасил антигравитационные „нарты“ и „Инструмент“ в тускло-черный цвет. Для этого он воспользовался разведенной печной сажей, которая как нельзя лучше подходила для его целей.
Он проконсультировался со своим адвокатом и составил подробное завещание, как именно следовало распорядиться его собственностью на Северном берегу в случае его смерти.
„…Названное владение должно быть передано в собственность Чикагского департамента досуга для использования в качестве клуба для гражданских организаций, а когда названная собственность, по признанию компетентных властей, станет непригодной для этих целей из-за одряхления или разрушений, вызванных временем или иными причинами, здание должно быть сравнено с землей и вся собственность должна быть навечно использована под спортивные площадки или парк для общественного отдыха со строжайшим запретом строить на этом месте какие-либо здания или сооружения“.
Богатый чудак, скажут опять, но Берк не хотел чтобы кто-нибудь вздумал рыть котлован под фундамент вблизи бункера. Он не мог рисковать.
21 января, едва наступил вечер и достаточно стемнело, Берк отбуксировал антигравитационные „нарты“ в сад, облачился в черное одеяние, взял „Инструмент“, сел на платформу и мгновенно поднялся на высоту пятьсот футов. Он летел вдоль береговой линии, пока не обнаружил пирс картинной галереи, выступавший в замерзшие воды озера; городские огни выделяли его черным силуэтом. С озера дул холодный ветер, в воздухе мелькали снежинки.
Он опустился до двадцати футов и остановил „нарты“ на уровне третьего этажа погруженного во мрак северного крыла. Было четверть седьмого; музей закрыли пятнадцать минут назад.
Берк поставил нарты на гравитационный „якорь“ в нескольких дюймах от серой каменной стены галереи. Держа „Инструмент“ обеими руками и проклиная его нелепые размеры и вес, он вырезал в окне, выходящем на озеро, сквозь раму стекло и шпингалеты и открыл окно наружу. Он надеялся, что бдительная стража не учует запах горелого дерева. Затем встал с нарт на карниз подоконника, нырнул сквозь окно и бесшумно сполз на животе на пол позади большой орнаментальной скульптуры „Три грации“. Ни одного охранника поблизости. Он посмотрел на часы: 18.22. Согласно наиболее достоверным отчетам газет, огонь вспыхнул около 18.45.
Берк пробежал вдоль анфилады третьего этажа и спрятал „Инструмент“ под стеклянной витриной с фолиантом первого издания Шекспира. На Берке не было ботинок, только толстые шерстяные носки, они заглушали шаги, но были довольно скользкими. Охранника он обнаружил на лестнице, ведущей на второй этаж, где висела картина Рубенса, до того, как тот успел его заметить, и спрятался за грубой гипсовой копией „Лаокоона“, к счастью воспроизведенной в натуральную величину. Охранник прошел мимо, тихонько насвистывая какой-то мотивчик; глаза его остекленели от скуки.