— L'Universite de Geneve, — услышал он голос телефонистки.
— Профессора Андрэ Бенуа, пожалуйста.
— Алло? — ответил самый известный в университете ученый-политолог.
— Это ваше доверенное лицо из Парижа. Мы можем поговорить?
— Одну минуту. — В трубке на несколько секунд не было никаких звуков. — Теперь можем, — сказал профессор Бенуа. — Вы, несомненно, звоните по поводу возникших в Париже проблем. Скажу вам, что ничего не знаю.
— Не понимаю, о чем вы.
—
— В Монте-Карло, с актером и его женой. Я только сегодня утром вернулся.
— Значит, вы ничего не слышали? — удивленно спросил профессор.
— О том, что на американца Лэтема напали в загородном ресторане и убили его? Это, вероятно, сделали ваши психопаты из группы ликвидаторов? Совершенно идиотская акция!
— Не в этом дело. Парижский Ноль-Один исчез, а сегодня рано утром полиция сообщила о нападении на рю Диан...
— На квартиру Витковски? — прервал его Моро. — Этой информации я не видел.
— Никто не подозревает, что мне это известно. Вся группа ликвидаторов тоже исчезла.
— Я понятия не имел, где они окопались...
— Мы этого тоже не знали, но они
— Говорить незачем, но включитесь и выясните, что произошло! — потребовал профессор.
— Боюсь, у меня новости похуже — для вас и для Бонна, — сказал, помедлив, шеф Второго бюро.
— В чем дело?
— Мой агент в Германии сообщил мне имена людей, которые каждый вторник по вечерам встречаются в домах на берегу Рейна.
— О Господи! Кого же он назвал?
Клод Моро перечислил, медленно выговаривая каждую фамилию.
— Скажите им, чтобы соблюдали крайнюю осторожность, — добавил он. — Они все на крючке у разведки.
— Я
— Вам незачем их знать, герр
— Да, но... но...
— Люди ученые не слишком компетентны в практических делах. Просто передайте эту информацию нашим коллегам в Бонне.
— Да... да, конечно, Париж. О
Моро повесил трубку и откинулся в кресле. Везет ему...
Был ранний вечер; заходящее солнце светило в окно квартиры Карин де Фрис на рю Мадлен.
— Я ходил сегодня днем к себе домой, — рассказывал Дру, сидя в кресле напротив Карин. — Шел я, конечно, в сопровождении двух морских пехотинцев, с которых Витковски взял клятву молчать, пригрозив им тренировочным лагерем. Они все время держали руку на кобуре, но все же было приятно пройтись по улице, понимаете, о чем я?
— Конечно, но меня беспокоит, что, может быть, тайну доверили не тем. Ведь мы знаем не всех!
— Если уж на Средиземном море, то, вероятно, труп его на дне.
Помолчав, Дру спросил:
— И что дальше?
— О чем вы?
— Господи, я даже не знаю, с чего начать... Право, никогда не думал, что мне придется ломать над этим голову, а уж тем более говорить это вам, спасшей мне жизнь.
— Нельзя ли яснее?
— Как бы подыскать слова? Я всегда считал себя тенью брата, такого безукоризненно совершенного. А потом, перед тем, как его убили, услышал, как он кричал, что любит вас, обожает...
— Перестаньте, Дру, — одернула его де Фрис. — Вы что, в подражание брату тоже начали
— Очень трогательно, мой дорогой.
— Опять «мой дорогой», которое ничего не значит.
— Не умаляйте значения этих слов, Дру. Я должна избавиться от своих призраков, и когда это произойдет, мне будет приятно думать, что есть вы. Возможно, я и могла бы к вам привязаться, кое-что в вас меня просто восхищает, но серьезные отношения — для меня дело далекого будущего. Надо, чтобы улеглось прошлое. Вы это понимаете?
— Понимаю или нет, но сделаю все, чтобы это произошло.
Послеполуденные толпы заполнили улицу, офисы опустели; служащие спешили на обед в кафе и рестораны. Обед в Париже — не просто утоление голода, обычно это небольшое событие, и напрасно начальство думает, что служащие, особенно высшие должностные лица, вернутся вовремя на работу, тем более летом.