Пацан

Я часто себе задавал вопросы и еще чаще придумывал всевозможное ответы.

Хотели ли мои родители меня?

Что бы я, этот некогда маленький карапуз, вырос?

Или мама оставила меня отцу, бросив нас обоих?

Я просто не верил, что ее нет.

У всех должна быть мама.

У меня её нет и я чувствую себя здесь ненужным, не только на ферме, а вообще, на этом свете.

Если меня не станет, отец, мне кажется, даже глазом не моргнет. Сперва он бесстрастно продаст мои вещи, игрушки. Потом, наводя порядок на чердаке, на растопку отправятся мои некогда любимые книжки, где я помечал красным карандашом предложения, которые запали в душу. Затем в огонь отправятся журналы и рисунки. Потом вещи.

А после ветер унесет оставшиеся скрученные куски пепла, раскидает их по полю и холмам, и от меня не останется ничего. Это, мне кажется, очень больно, когда ты не значим. Совсем.

* * * *

– Ну что пацан, может перекусим? Похлебку сделал. Даже мясом пахнет.

– Да, можно.

– Идём.

Я положил колун в сарай, построенный еще до моего рождения. Он стоял рядом с амбаром буквально вровень. В сарае были инструменты, стоял старый автомобиль, который отец из года в год ремонтировал, покупая нужные детали в городе, но каждый раз он все откладывал починку, объясняя это тем, что необходимы были ещё средства, что бы кое что заменить. Но сейчас нет возможности, поэтому может в следующем месяце, году, как появятся деньги, он вновь займется машиной.

Пока мы помылили руки и уселись за стол, посреди нашего двухэтажного домика, на улице стемнело. Отец зажёг свечи и поставил их в подсвечниках на стол.

– Дрова собрать не забудь, – сказал он трезвым голосом.

– Хорошо, пап.

– Не подлизывайся, пацан.

– И не собирался.

– То – то же.

– Можно спросить?

– Валяй, – отхлебнул похлёбки отец. Он сидел напротив меня за столом.

– Полицейский приходил как то.

– Откуда ты знаешь? Да и прошло уже времени, вспомнил тоже.

– В окно увидел его, как он уезжал. Все забывал спросить.

– Ты мне не врешь, пацан? Ты поди подслушивал, о чем мы там разговаривали. А? – отец негромко стукнул ручкой ложки по столу, а потом оскалил зубы, но не злобно.

– Я же говорю, видел в окно. Ты же не любишь гостей, как бы я услышал вас с улицы.

– Выкрутился, ага. Ладно. С трудом верится. Ешь давай.

– Что он хотел то?

– Да чего ты пристал, как пьяный до радио? Когда это было то, говорю? Месяц прошел. – Отец дохлебал суп и уже пил чай, было странно, что не виски. Хотя неудивительно, если алкоголь он плеснул и в чай. – Сказал, что труп нашли девчонки какой-то в лесу.

– Да ну! – попытался выдавить удивление я.

– Убита. Все что мне известно.

– Интересно, сколько ей было?

– Доел? Тогда марш спать. Я сам дрова скидаю. Сегодня я добрый, пацан. – проигнорировал он меня, так и не ответив.

– Спасибо, все вкусно было.

– Завтра тяжелый день, ложись иди.

– Хорошо.

И он задул свечи, кроме одной, поджег ей керосиновую лампу и ушел на улицу. Дверь скрипнула, а я уже поднимался наверх в сторону постели.

* * * *

Я проснулся среди ночи от того, что отец на кого – то кричал. Я потер глаза и в пижаме, не одеваясь, прокрался к лестнице. Отец разговаривал сам с собой, опять напился до чертиков.

– Я сказал тебе, что пора менять, – возмущался он глядя на входную дверь. Рядом с его креслом стояла пустая бутылка. В руке он держал еще одну, наполовину наполненную пойлом.

– Да черт тебя дери, мамаша! Вчерашний вечер был сказочный, – отец глянул на бутылку, будто собеседник находился в ней. Потом опять на дверь, где никого не было.

Я вернулся в постель. В таком состоянии лучше не привлекать его внимания, не дай бог оказаться опять в чулане.

Я всегда хотел дать ему отпор. Он уже не так молод, как раньше, и силы, потихоньку забирала у него выпивка и табак, который он смолил из трубки, когда тот имелся. В этом месяце в городе задержали какие – то там поставки, поэтому отец был без табака уже какое-то время.

Я боялся, что если его ударю, или хотя бы просто отмахнусь, то он меня убьёт. Изобьёт до смерти, пока кровь не хлынет у меня изо рта. Только не такую смерть я себе представлял, если умирать, то быстро, не терпя боль по всему телу. А бил отец больно, оставляя минимум синяков на теле, но достаточно ран в душе у меня, у единственного сына. Мне не верилось, что он был когда – то добрее. Он был всегда строг. Он был всегда зол. Я видел лишь пару раз, как он улыбался.

Исходя из всего этого, лучший способ избежать проблем, это было попытаться уснуть. Я положил голову на кровать и накрыл её подушкой, дабы не слышать его крики на воображаемые образы.

Утром я проснулся от его голоса, доносящегося со двора. Прислушался получше, что бы разобрать, что он выкрикивает. Я подумал сперва, что он там же, где сидел вчера: провел целую ночь и это всё еще продолжалось.

– Чертова собака, пошла прочь! – раздраженно кричал он. Голос был трезв.

Я встал, потёр глаза. Еще не разлипшиеся веки с трудом открылись. Выглянул в окно с видом на двор.

Отец гнал чёрную собаку от амбара размахивая руками.

– А ну пошла! – он направился к ней.