Пацанские рассказы Витьки Воробья

– Нет, не путаю, – нахально сказал Генка и уселся за парту рядом со мной.

Урок покатил дальше, и Генка с победным видом подтолкнул меня локтем: мол, твоя очередь, давай! Я заглянул в помеченные цифрами и буквами клетки своего листка и стрельнул по Генкиному «морю»:

– А-пять!

– Это кто сказал «опять»? – встрепенулась Вера Пантелеевна, которая, оказывается, ни на секунду не забыла про нашу парту. – Я не ошиблась, это на вашей парте сказали: «Опять»!

– Опять в полях белеет снег, – к своему ужасу, вставая, ляпнул я и почувствовал, что и меня несёт по этому нахальному и завиральному морю. – Я тоже, Вера Пантелеевна, смотрел у Коровина эту старинную книгу со стихами Тютчева, только там сказано: «Опять»! Я вот сейчас как раз вспомнил, что там написано такими большими печатными буквами: «Опять в полях белеет снег»!

– «Не «опять», а «едва»! – войдя в раж, крикнул с места Генка. – И бабушка моя говорила!

– Да что это с вами, ребята? – перепугалась Вера Пантелеевна, с тревогой глядя на наши горевшие физиономии. – Вы и с утра были какие-то горячие, а сейчас на вас страшно смотреть. Какая книга, какая бабушка? Не заболели ли вы случаем?

– Да, – с неохотой отозвался с места Генка, – у меня с утра было тридцать восемь градусов, а сейчас, наверное, сорок два… Да вы не беспокойтесь, Вера Пантелеевна, это мы, наверное, брюшным тифом заразились. У нас ведь дома все болеют брюшным тифом – и бабушка…

– Верно! – сказал я. – И моя бабушка тоже болеет…

Тут все перепугались и стали отодвигаться от нас в разные стороны, а санитар класса Вова Тобиков даже побледнел. Наверное, он побоялся, что поведёт нас в медпункт за руки и по дороге сам заразится от нас тифом, как мы от бабушек.

Короче, тут уж всем стало не до урока, и хотя мы с Генкой отбивались и кричали, что сами дойдём до школьной врачихи, повели нас к ней чуть не целым звеном, потому что боялись, что мы упадём в обморок от высокой температуры. От этого шума и гама я так разволновался, что мне начало уже казаться, что у меня в самом деле температура поднялась до сорока градусов. Вот почему, когда нас наконец оставили в медкабинете, где у стеклянного шкафчика сидела наша высокая очкастая врачиха Ляля Ивановна, я никак не мог понять, что от меня хотят, и не садился на подставленный стул.

– Ну-ка, мальчики, давайте ближе к свету, – сказала, качая головой, Ляля Ивановна. – Кто вам сказал насчёт брюшного тифа? Сейчас разберёмся. А ну-ка, высуньте подальше языки!

Я сделал, что надо, и, скосив глаза на Генку Коровина, увидел, что он вдруг сложил свой язык трубочкой и тянет его, будто хочет слизнуть градусники со стола Ляли Ивановны. Я тоже вдруг напугался, что недостаточно хорошо высовываю язык, и начал его тянуть так, что горло чуть не вывернул наизнанку – вот как постарался. Увидя это, Генка выкатил глаза и так стал выталкивать свой толстый и красный язык, что по лицу у него заструился пот, а язык сразу посинел. Не знаю, что уж тут на нас напало, но только мы так дружно и неистово стали тянуть языки, что Ляле Ивановне сделалось не по себе.

– Прекратите! – крикнула она. – Достаточно!..

С этой минуты она какая-то странная сделалась: перестала разговаривать вежливым голосом, а просто сердито помяла нам животы, померила температуру и сухо сказала:

– Идите!

– А справку вы нам дадите? – спросил Генка Коровин у неё.

– Тебе ещё справку? – застонала Ляля Ивановна и схватилась за голову. – Скажите Вере Пантелеевне, что я ей глубоко сочувствую!

Делать нечего: пришлось нам к концу урока возвращаться в класс. Там и получилась незадача.

– Где ваше освобождение от уроков? – спросила нас в дверях Вера Пантелеевна. – Ну, больные вы, наконец, или нет?

– Больные, больные! – заверил её Генка. – Только вот какая болезнь, Ляля Ивановна определить не может.

– Очень трудно, – поддакнул я. – Какой-то умопомрачительный диагноз…

В классе дружно засмеялись. Кто-то даже уронил портфель.

– Вот что, – задумчиво сказала Вера Пантелеевна. – Давайте-ка ваши тетради, я посмотрю, как же вы работали над темой при такой тяжёлой болезни…

– Ну это пожалуйста, – Генка заулыбался, словно его поздравили с днём рождения, и, взяв с парты, протянул учительнице свою тетрадь. И я протянул, тоже таким же широким жестом – ведь я успел кое-что записать на уроке. Но вдруг предательский белый листок в клетку, выпорхнув из наших тетрадей, лёг прямо перед Верой Пантелеевной на её учительский стол. На нём дымили однотрубные «катера», кренделем прогнулась пятиклеточная «колбаса». От неожиданности наши с Генкой лица вытянулись и покраснели…

Наверное, не стоит записывать, чем это дело кончилось. И вовсе не из-за того, что нам вкатили по жирному замечанию в дневники, и не из-за того, что Генка Коровин сейчас снова сидит на третьем ряду с Лариской Коклевой. Самая беда в том, что теперь ребята нас с Генкой – когда мы вместе – не могут видеть без улыбки. А Вова Тобиков, этот самый трусливый санитар из нашего класса, при виде нас всегда вопит истошным голосом:

– «Едва в полях белеет снег!». Самые знаменитые стихи поэта Тютчева!