Пацаны купили остров

— Пришло время иначе смотреть на мир, иначе думать о нем, чем думали прежде, — сказал Алеша. — Мир принадлежит все-таки не сильным людям. Пусть они хитры, коварны, организованы в тайные общества или легальные союзы, мир принадлежит всему миру, и кто отвергнет эту главную истину, тот обречет мир на смерть и гибель.

Господин Гудмэн рассмеялся.

— Это все приятная и милая, но совершенно пустая болтовня. Миром правит не истина, не добро, а знание, технология. Стало быть, закон. Стало быть, насилие. Иначе говоря, всякое насилие может быть законом. Сила создает закон… Вы, ничего не знающие о том, как созидается сила и как внедряется бессилие, и представить себе не можете, сколько в жизни самого примитивного и самого дешевого театра. Но есть замыслы сложные, претворяемые не за день, не за год… Чтобы перечеркнуть тысячелетние упования, которые иногда угрожают революциями или даже вызывают революции, им дают выход, ведут народы по неверному пути, и сам путь измучивает народы терниями и жертвами, и они отказываются в конце концов от собственных упований и полностью принимают предначертания великих мудрецов…

— Не морочь голову своей мнимой причастностью к главным тайнам истории, — перебил Антонио. — Скажи лучше, можешь ли ты затребовать сюда горючее?

— Зачем оно вам? Вертолет все равно собьют. И если вы поплывете морем, корабль тоже потопят. Положение ваше безвыходно, — сказал господин Гудмэн, разводя руками. — Очень сожалею, но безвыходно.

— Нет, — возразил Антонио, — совсем нет. Ты лжешь, Босс. Положение безвыходно, пока люди боятся, пока подчиняются. Но если они поднимаются на борьбу, они побеждают, потому что на их стороне правда.

— В самом деле, — взволнованно сказал дядюшка Хосе. — Люди обычно тратят свой ум на то, чтобы удобнее устроиться в жизни, приобрести славу и богатство. Все это обусловливает жалкое состояние разобщенности, слабость и зависимость… Миллионы людей принесли бы несравненно больше пользы для себя, для народа и для человечества, если бы задумались о том, как справедливее и достойнее устроить общую жизнь, как приумножить общую славу и богатство.

— Этого не будет никогда, — усмехнулся господин Гудмэн. — Никогда не случается то, что идет вразрез с интересами влиятельных мудрецов. Люди были и останутся парализованными своим эгоизмом. Они принимают свой эгоизм за высшую свободу. Будьте уверены, их вновь и вновь убедят в этом.

И тут встала Мария.

— Надо лишить этого человека всех полномочий, — сказала она, указывая на господина Гудмэна. — Если мы не можем доказать правду тем, кто стоит над ним и за ним, пусть он сам убедится в силе праведного гнева… Надо отнять у него этот остров или купить за ту мизерную цену, за которую он покупает покорность своих слуг.

— Ишь, чего захотела, — прищурился господин Гудмэн, голос его, однако, дрогнул. — Не вы мне давали этот остров, не вам решать, что с ним делать.

— Пожалуй, действительно, стоило бы проучить прохвоста, — кивнул Антонио. — Итак, сколько стоит ваш остров, сэр?

— Не знаю… Не продается. Это только русские могли продавать целые континенты за жалкие кучки монет, — Босс усмехнулся. — Время детских забав миновало.

— Да он просто шутит, — подмигнув Алеше, сказал Антонио. — Он просто не верит, что мы можем поступить с ним так же, как он поступал с другими. Лишив завтрака, мы его лишим обеда и ужина, посадим в темную камеру и потом спросим снова.

— В камеру — не надо, — забеспокоился Босс. — Там очень грязно. Я люблю гигиену.

— Все любят гигиену, — сказал Антонио. — Покажи-ка, приятель, ход в пыточную из твоих апартаментов. Посидишь там, пока не придешь в себя.

Сказав так, Антонио взял автомат, щелкнул затвором и повел Босса в его спальню, откуда, он знал, был тайный спуск в камеру для пыток. Через несколько минут Антонио возвратился:

— Не нравится сукиному сыну. Верещит. Но это очень полезно для его морали.

— Если бы каждый мучитель знал, что рано или поздно орудия его пыток будут испытаны на нем самом, он был бы более терпим к другим, — сказал дядюшка Хосе.

— Пусть знает, — сказала Мария. — В древней Сицилии один искусный мастер сделал по заказу тирана медного быка с вместилищем для жертвы. Когда несчастного сажали в брюхо и он кричал, всем казалось, будто бык живой: он вращал глазами и мычал. Самое примечательное в этой истории то, что свирепый тиран испробовал пыточное сооружение, бросив туда самого мастера. Таков конец всех, кто готовит беду другим…

ВРЕМЯ РЕШИТЕЛЬНЫХ ДЕЙСТВИИ

Во время завтрака и во время разговора Антонио то и дело поглядывал за окно, прикрытое жалюзи.

— Меня все более беспокоит это сборище внизу. Пожалуй, они пронюхали, что произошло, и совещаются… И рация вертолета подозрительно молчит, — он вытряхнул из туристской сумки легкую переносную рацию и установил ее прямо на столе. — Правда, мы условились связываться только в самом крайнем случае, поскольку здесь ведется постоянное радионаблюдение.

Словно в ответ на его слова, запищала рация. Антонио нажал кнопку аппарата и сказал:

— Объект А. Вас слушает объект А.