Пацаны, не стреляйте друг в друга

А утром к нему в комнату ворвалась взволнованная Егоровна, хозяйка дома, в котором он жил.

– Что ж ты, мил человек, творишь? – по-старчески всплеснула она руками. – Человека в неволю спроваживаешь. За что, спрашивается!

Марк оправдываться не стал. Мягко выдворил Егоровну из комнаты, оделся, вышел во двор, где и увидел бедного Курманова с опущенной головой. Старое спортивное трико, латаное-перелатанное, холщовый сидор за плечом, простецкая кепка на голове. В тюрьму собрался, бедолага.

– Не пущу!

Курманов был не один. Из-за его спины выскочила здоровенная женщина с круглым лицом и толстыми щеками – настолько толстыми, что во впадине между ними терялся маленький наперсточный нос.

– Не пущу! – закрывая мужа широко разведенными руками, повторила она.

Но Марк на нее уже и не смотрел. Все его внимание было приковано к юной девушке, если не сказать, к девочке, которая стояла позади своего отца, чуть в сторонке, так, что была вся на виду.

Ожившая Аленушка с картины Васнецова. Такое же минорное настроение, трогательная нежность и романтическая печаль в глазах, простонародный наряд – скромное ситцевое платье, коса. Но эта Аленушка была во сто крат красивей, чем та, хрестоматийная. И волосы у нее светло-русые, с едва уловимой рыжинкой; не распущенные, а заплетенные в тугую косу. Глаза, как два живительных родника с глубокой хрустально-чистой водой. Она смотрела на Марка, и он чувствовал, как немеют его ноги и отнимается язык.

– Слышишь, ирод, не пущу его в тюрьму! – снова возопила женщина.

Панфилов словно очнулся от забытья.

– Кто ирод? – возмущенно вкинул он брови. – Я, между прочим, при исполнении!

– А-а! – обрадовалась заступница. – Давай и меня тогда в тюрьму! Вместе с мужем поеду!.. И дочку нашу забирай!

Она протянула руку к прекрасной незнакомке, призывая ее к себе. Та подошла, встала под материнское крыло. Молча смотрит на Марка. С интересом и осуждением одновременно.

– Куда забирай? Никто никуда не поедет!

– А я сказала, мы вместе с мужем поедем!

– Езжайте. Садитесь на его новую машину и езжайте куда хотите. Хоть в тюрьму, хоть к черту на кулички! А я его никуда не повезу.

– Почему? – успокаиваясь, утешенно спросила женщина.

– Потому что разобрался во всем. Старая машина сгорела, списанная, материальной ценности не представляющая... А вас, Евгений Андреевич, в гараже ждут, работать надо, на новой машине.

– А-а, работать, – обрадовался Курманов. – Спасибо вам большое, товарищ лейтенант!.. Ну, я пошел?..

– Идите, идите.

Оправданный водитель ушел и увел с собой все свое семейство. Марк завороженно смотрел вслед уходящей девушке. Юная совсем, лицо еще совсем по-детски нежное и непосредственное, но какая фигурка! Тонкая талия, широковатые бедра, ноги длинные, а выпуклости сзади такие, что греховные мысли заскреблись в голове, как майские жуки в банке...

– Что, на девку засмотрелся? – подначила его Егоровна.

– Нет, – чувствуя, что краснеет, мотнул головой Панфилов.

– Ну что нет, если да... Смотри, девка восьмой класс только-только закончила. Совсем еще молодка. А ты вон уже какой лоб здоровый!.. Смотри, не нагреши, а то ведь посадют. Как там у вас называется, за развращение малолетних, правильно я говорю?

– За совращение. И растление... Но это не ко мне. У меня и в мыслях нет...

Врал Марк. В мыслях бушевал самый настоящий ураган. Слышал он про любовь с первого взгляда, но не думал, что это может произойти с ним. А произошло. Он уже точно знал, что влюбился в свою Аленушку – безоглядно и безвозвратно.

– Ой, не надо, парень, я старая уже, вас, мужиков, насквозь вижу, – подзадорила его Егоровна. – Стрела тебе в сердце попала.

– Какая стрела? – не сразу сообразил Марк.

– Амурная... И ничего страшного в том, что ей пятнадцать только исполнилось. Раньше на Руси девки в двенадцать лет уже замуж выходили, детей рожали... Главное, не согреши прежде времени. Парень ты видный, года через три дом свой поставишь, будет куда жену молодую привести. Подрастет Настя, женишься на ней...

– Настя? Какая Настя?

– А та, на которой глаза твои бесстыжие застряли! Настя ее зовут.

– Настя... А я думал, Аленушка... Но Настя еще лучше... Пойду я.

– На службу?

– Ага. На дом зарабатывать.

Правду говорила Егоровна. По современным законам Настя – несовершеннолетняя. Но ведь совсем не обязательно жить с ней во грехе. Он рад будет дружить с ней платонически. Дождется, когда она повзрослеет, а потом уже и женится на ней.

Глава третья