Пациент 35

Представляя читателю пьесу «Бездна», автор иронизирует: «…словом, все весьма интересно, весьма жизненно, на каждой реплике штемпель серьезной фирмы, и уж конечно ни один толчок таланта не нарушает законного хода действия…»

Вот эти «толчки таланта» мне и не нравятся в набоковских текстах, потому что их очень-очень много. Понимаю, что хотел сказать Набоков. Понимаю, что он не хотел использовать клише вроде «проблеск таланта». Но «толчок таланта», даже без сортирной аллюзии — это не по-русски.

О «штемпеле серьезной фирмы» я и не говорю.

Набоков описывает реакцию главной героини пьесы на ночное явление героя: «В разгар ночной грозы Игорь стучится к нам в дом, входит к нам со стеком в руке; волнуясь докладывает, что в имении его благодетельницы горит красный лес и что наш сосняк может тоже заняться. Нас это менее поражает, чем юношеский блеск ночного гостя, и мы склонны опуститься на пуф, задумчиво играя ожерельем…»

Все хорошо в этом издевательском описании, но некоторые сочетания царапают.

«В разгар грозы» — плохо. Я не могу это доказать, но это так. Ну да, звукоподражание. «В разгар лета» — да, пойдет, а «в разгар грозы» — почему-то плохо. Может быть, общие согласные «г», «р» и «з» превращают это сочетание в переопределение. «Во время грозы» — вполне достаточно.

У грозы нет разгара.

И «сосняк может тоже заняться» — плохо, лучше было бы просто написать «загореться».

Еще хуже — «юношеский блеск» (вроде как начищенного сапога).

И «опуститься на пуф» (на табурет) — неважно. Например на диван или софу можно «прилечь», а на табуретку — «присесть», но не «опуститься». Опускается только занавес.

Набоков боится штампов… а литературный язык только из штампов и состоит. И мастерство писателя состоит не в том, чтобы придумывать новые сочетания-занозы, по четыре дюжины на печатный лист, а в том, чтобы штампы наполнять свежим содержанием, новой мыслью, новой жизнью — и давать им прорасти новыми побегами.

Описывая Лика, Набоков пишет: «…получивший небольшую известность благодаря фильме, где он отлично провел эпизодическую роль заики».

«Провел роль» вместо «сыграл роль» — это типичная набоковская заноза…

Затем Набоков срывается с иронии — на лирику: «Такого рода существа напоминают помещение со множеством разных дверей, среди которых, быть может, находится одна, которая действительно ведет прямо в сад, в лунную глубь чудной человеческой ночи, где душа добывает ей одной предназначенные сокровища».

«Помещение» — тут плохо, надо было написать «комнату».

«Лунная глубь чудной человеческой ночи» — китч.

«Предназначенные душе сокровища» — это и китч и клише. Подобные поэтические тривиальности сводят на нет все попытки Набокова избежать штампов.

В следующем предложении Набоков развивает метафору с дверями и сокровищами: «Но как бы то ни было, этой двери Александр Лик не отворил, а попал на актерский путь, по которому шел без увлечения, с рассеянным видом человека, ищущего каких-то путевых примет, которых нет, но которые, пожалуй, снились или, быть может, принадлежат другой, как бы не проявленной, местности, где ему не бывать никогда, никогда». Прекрасное развитие. Но возвышенное «отворил» тут лишнее.

«Попал на путь»? Попал на рельсы. Правильно «пошел по пути актера».

Нельзя «идти без увлечения» или «идти с увлечением», «идти» можно быстро или медленно.

И «путевые приметы» — плохо, размыто.

И «не проявленная местность» (местность не фотография) тоже неважно.

Не подумайте, что я придираюсь. Что имеет в виду Набоков — почти всегда ясно. Голова его работала блестяще. Образный его строй — богат и разнообразен. Но его язык — неточен, занозист. А метафора только тогда работает, когда она сформулирована чистым, ясным языком. Стоит на ней появиться пятнышку… и все «толчки таланта» перестают достигать цели.

Есть в этой фразе кое-что еще, что мне не нравится. Это — проявившаяся в ней (по умолчанию) уверенность автора, что он-то в этой «не проявленной местности» — завсегдатай, мэтр, законодатель мод, что у него-то есть ключик от той самой, заветной двери, ему-то «лунная глубь чудной человеческой ночи» отлично знакома…

Разумеется, поэту и прозаику Набокову была доступна «сокровищница души»… но автору нельзя искусственно ограничивать возможности своего гомункула, нельзя своей волей устанавливать границы его личности… нельзя быть деспотом… даже таким блистательным деспотом, каким был Набоков. Литературный герой не должен оставаться пешкой… ему должна быть предоставлена возможность превратиться в ферзя… дорасти до автора и перерасти его… хотя бы в ту самую критическую минуту, когда словесные декорации и одежды падают… и начинается таинственная метаморфоза, ради которой и пишется рассказ. Пресловутый «соколиный поворот»…