Один раз у него это не получилось. Настойчивый журналист, мужчина в возрасте – видимо, главный в компании прибывших стервятников, сумел заставить Эосфора-старшего замолчать и заговорил напрямую с Лукасом. Он спросил, каково ему было вернуться домой, и чувствует ли он родительскую заботу.
– Ведь человек, способный заботиться о собственных детях, сможет позаботиться и о жителях Калифорнии, – тут же подмигнул журналист Эосфору. Лукас до боли сжал челюсти, сдерживая порыв выложить всю правду. Но так поступать было нельзя. Он подписал бы себе смертный приговор, но что хуже – подвёл бы доктора, которая могла оказаться в опасности из-за его поступка. Потому, собрав волю в кулак, он глубоко вдохнул и заговорил.
Заговорил, стараясь контролировать свою мимику – Хлоя, мысли о которой помогали ему держаться, прошлым вечером выбрала момент и шепнула ему на ухо: она заметила, что он морщился, когда лгал.
Интервью кончилось. В комнату вошёл Зак и суфлёрским шёпотом сообщил отцу, что прибыли другие журналисты. Лукас хотел было толкнуть свою коляску, поскорее смыться, но ему не позволили это сделать – брат удержал его руки, многозначительно кивая и глядя в глаза. Эосфор понял – эти папарацци тоже знали о его возвращении домой. Боже…
Это повторилось ещё дважды. Третий круг Ада Лукас вынес с трудом – журналисты попались весьма назойливые и беспардонные. У него срывался голос, когда он говорил, и отец, сначала поглядывающий на него с ощутимой тревогой – чего бы сын не сказал лишнего, теперь смотрел даже с некоторой жалостью. Похоже, спектакль его полностью убедил в версии событий Хлои.
Последнее фото стало, помимо всего прочего, ещё и последней каплей в чаше терпения Лукаса. Их заставили обняться для снимка – и он практически почувствовал, как сердце готовится выпрыгнуть из груди. Это было невыносимо – из-за интервью, к тому же, ему пришлось пропустить обед и приём лекарств, которые Хлоя утром, ещё до его пробуждения, заботливо отколола и отложила в специальные пакетики. Нервы сдали, просить было бесполезно – и Эосфор, обняв отца, скользнул дрожащими пальцами в карман его пиджака.
Журналисты ушли, но не все – самые настойчивые ещё приставали с вопросами к Аманде и Заку, которые пытались максимально вежливо их выпроводить. Под шумок Лукас сунул мобильник в складки пледа и, буркнув что-то невнятное про то, что хочет умыться, выехал из гостиной и поспешил скрыться в ванной комнате в конце коридора. Он едва не уронил телефон, пока пытался въехать в помещение и закрыть за собой дверь. Ему нужно было действовать быстро – позвонить, потом стереть запись о звонке в журнале, вернуться и подложить мобильник куда-нибудь под нос отцу. Если бы не это безумное напряжение и страх повторения такой пытки, Лукас бы ни за что на такое не пошёл. По крайней мере, не сейчас – но больше он не мог это терпеть. Журналисты сновали вокруг весь день, казалось, им не будет конца – наверняка кто-то ещё должен был приехать.
Эосфор быстро нашёл в контактах номер Хлои. Ткнул на вызов, прижал мобильник к уху, беззвучно шевеля губами, умоляя доктора ответить. Наконец, она взяла трубку – и Лукас судорожно выдохнул:
– Доктор!.. – Эосфор услышал шаги рядом с ванной комнатой. Стал говорить тише и быстрее – но Хлоя не собиралась возвращаться ночью. Она уверяла, что приедет утром, и Лукас ей верил, конечно, но… Это было уже невыносимо.