Пациент особой клиники

– Я говорю правду, – сказал Тилль.

– Ты точно так же утверждал пять минут назад, и это была ложь.

– Я должен увидеть его. Попрощаться с ним.

– Понимаю, – ответил Трамниц, сверкнув своими белыми зубами, которые явно контрастировали с его окровавленным лицом. – Правда, это я хорошо понимаю. Только вот твой план…

Маньяк остановился на полуслове, потрогал себя за нос и принялся рассматривать окровавленные пальцы.

– Ты считаешь, что все хорошо продумал, начав избивать носителя тайны при первой же подходящей возможности? – наконец произнес он.

«Нет. Это была ошибка. Следствие неконтролируемого импульса», – подумал Тилль.

– Боюсь, что тебе придется найти более убедительные аргументы, поскольку все остальные записи дневника еще здесь, – постучал себя по лбу Трамниц. – Слабого удара кулаком по моему лицу явно недостаточно для того, чтобы я открылся перед тобой. Хочешь попробовать?

С этими словами, к великому изумлению Беркхоффа, Трамниц протянул ему лезвие бритвы, которое Тилль забрал из тайника маньяка вместе с дневником.

– Зачем оно мне? – спросил он.

– Ну, если бы я был тобой, а это, к счастью, не так, то я бы еще раз ударил меня локтем по лицу. А затем схватил бы за руку и загнал лезвие прямо под ноготь моего указательного пальца, примерно так, – заявил Трамниц и, видимо решив продемонстрировать сказанное на деле, со всей силой схватил Беркхоффа за руку. – Вытяни его, – бросил садист.

– Что?

– Ноготь. Ну, ты понял. Лучше всего резать сбоку. Тогда это происходит медленнее и гораздо болезненнее.

В этот момент Тиллю показалось, что рука у него окаменела. Он не мог ею даже пошевелить, не говоря уже о том, чтобы привести в движение лезвие бритвы, которое Беркхофф сжимал своими пальцами.

– Что с тобой? Смотри, как надо! – воскликнул Трамниц и сделал нечто просто непостижимое.

Он просунул лезвие себе под ноготь, воткнул кончик глубоко в плоть, используя бритву как рычаг.

– Боже мой! – простонал Тилль.

– Гм. Как же так? Надо же, это было совсем не больно, – озадаченно произнес Трамниц и указал окровавленным пальцем на вывороченный с корнем ноготь, лежавший на полу.

Он засмеялся, а потом заявил:

– Хотя нет. Я вру. Немного пощипало. Я же не совсем бесчувственный. Моя чувствительность к боли только сильно уменьшена.

Можно было сказать и так.

Произошедшее сильно удивило Беркхоффа, и он ошеломленно посмотрел на маньяка, тщетно пытаясь найти хоть какое-то объяснение тому, что этот сумасшедший при столь немыслимо жестокой пытке даже не застонал. Однако Трамниц сам дал ответ на его невысказанный вопрос.

– Такое типично для людей с пограничным расстройством личности. Во всяком случае, именно так сказал моей маме мой первый психиатр. Как потом выяснилось, что-то неладно с таламусом в моем мозгу. Однако я наверняка утомил тебя перечислением медицинских терминов.

Проговорив это, Трамниц схватил Тилля за подбородок, держа его своей пораненной и окровавленной, но тем не менее мощной ручищей так же крепко, как чуть ранее за руку.

– Главное, чтобы ты понял одно: мне требуются экстремальные раздражители. Только тогда я хоть что-то чувствую.

«Поэтому ты и пытаешь маленьких детей до смерти?» – подумал Тилль.

Между тем Трамниц продолжал говорить:

– В отличие от тебя, Тилль Беркхофф. Тебе хватит одного маленького щелчка. Упс – и ты готов, не так ли?

С этими словами Трамниц ударил Беркхоффа кулаком прямо в лоб, и в голове Тилля что-то взорвалось.

Глава 47

Беркхофф очнулся и чуть было не пожелал, чтобы Трамниц снова ударил его по голове. И лучше всего кувалдой и так сильно, чтобы он больше никогда не проснулся и перестал чувствовать эту дикую боль.

Ее интенсивность ни с чем нельзя было сравнить, разве только с представлением о том, что весь его мозг превратился в один гигантский воспаленный зуб, который сумасшедший врач пытался вытащить без всякой анестезии гвоздодером. При этом зуб сломался, обнажив нервные окончания, и теперь их промывали наполненными кислотой мыслями: «Где Макс? Что с ним сделал этот зверь?»

Самое интересное заключалось в том, что Трамниц никуда не ушел. Совсем наоборот! Как и боль, его присутствие стало еще явственнее, что выразилось, в частности, в использовании им бессознательного состояния Тилля для того, чтобы смыть в ванной комнате кровь с рук и лица. Теперь он выглядел посвежевшим и даже более сильным. Нависая над кроватью, на которой Беркхофф теперь снова лежал, он стал наклоняться к Тиллю все ниже и ниже, пока чуть было не коснулся губами его губ.

– Ладно, малыш, ты меня убедил, – выдохнул он. – Так и быть, я оставлю тебя в живых.

– Зачем? – вырвалось у Тилля первое, что пришло ему в голову.

Ответ прозвучал в мозгу сам собой: «Чтобы мучить и меня тоже».

Такое было весьма логичным.

«Он собирается подпитываться моим страхом и печалью», – решил Тилль.

И тут, словно в подтверждение догадки Беркхоффа, Трамниц заявил:

– Потому что ты меня заинтриговал.

Затем психопат нагнулся и поцеловал его в лоб. При этом от омерзения у Тилля на мгновение даже прошла боль в голове.

«Чем заинтриговал? – подумал Тилль. – Сколько страданий может вытерпеть один человек?»