Пациент всегда мертв

— Что я выставил счета на нескольких пациентов, которых принял, и все. Но они были настроены скептически. У них на лицах это было написано. Несмотря на то что я сказал правду… Ты же знаешь, Элбин.

Одиннадцать секунд.

Гулл:

— Ну же, Элбин. Что там такое со счетами, о чем я не знаю?

Ларсен:

— Это по-настоящему тебя удручает?

Гулл:

— Не играй со мной в психотерапевта, Элбин.

Ларсен слегка улыбнулся.

Гулл:

— Я задал тебе прямой вопрос, и сейчас не время для околичностей, Элбин. Я прошел через мясорубку у этих фашистов.

Шестнадцать секунд. Ларсен встал, отошел на несколько футов от стола ближе к игровой площадке, руки заложены за спину. Прямо настоящий профессор.

Франко Гулл бросил взгляд назад, в сторону грузовичка. На влажном лице выражение беспомощности. Смотрел прямо на нас.

— Идиот! — бросил Майло.

Ларсен вернулся к столу и сел на свое место.

— Ты явно не в себе, Франко. Это и понятно — смерть Мэри для всех нас очень огорчительна.

— В том-то все и дело, Элбин. У меня такое чувство… после встречи с ними, с полицией… что они считают, будто гибель Мэри как-то связана со "Стражами". Да, это звучит как безумие, но если они так думают, то кто знает, что будет дальше.

Четыре секунды.

Ларсен:

— С чего им так думать?

— Это ты мне скажи. Если тебе что-то известно, я должен знать, ты должен рассказать, это будет честно. Я в трудном положении… Ты не представляешь, как они обращаются с теми, кого в чем-то подозревают. Они мне беспрестанно звонят, срывают мне сеансы и приходят в офис для допросов. Ты когда-нибудь бывал в полицейском участке, Элбин?

Ларсен улыбнулся:

— Приходилось.

— Ага, видимо, где-то в Африке или еще где-нибудь. Но ты не был в шкуре подозреваемого. И я должен тебе сказать — ничего приятного в этом нет.

Тринадцать секунд.

Гулл:

— Они называют это беседами, но это допросы. Клянусь, Элбин, я чувствую себя персонажем некоего дьявольского фильма. Вроде чего-то по Кафке или Хичкоку, где все происходит с каким-нибудь ничего не подозревающим кретином и этот кретин — я.

— Звучит жутко. — Это ужасно. Это уже начинает сказываться на моей работе. Как, черт возьми, я могу сосредоточиться на пациентах, когда следующее послание на автоответчике может быть от них?! Что, если они начнут соваться со своими бумажками… повестками в суд? Что, если они попытаются ковыряться в моих записях?

— Они произносили слово "повестка"?

— Да я разве помню? Дело в том, что они роются вокруг, как свиньи в поисках желудей.

— Роются. Это их работа.

— Элбин, я не могу до тебя достучаться. — Гулл схватил Ларсена за плечи. Тот не пошевелился, и руки Гулла упали. — Почему они взялись за "Стражей"? Скажи правду: что вы с Мэри затеяли?

Молчание. Шесть секунд.

Ларсен:

— Мы делали попытку впрыснуть немного сострадания в американскую систему уголовного права.

— Да, да, это все я знаю. Но я имею в виду счета для компенсации. Ведь именно про счета они вынюхивают. Они вот-вот придут и скажут, что мы подозреваемся в обмане "Медикал". Вы мухлевали со счетами, Элбин?

— Для чего мне это?

— Скрытный ублюдок, — процедил Майло.

Гулл:

— Не знаю. Но они что-то подозревают. Я хочу знать, есть ли у них какие-нибудь основания для подозрений. Даже если это было просто ошибкой, путаницей в бумагах. Делал ли ты… или Мэри… что-нибудь… хоть что-нибудь, что могло дать им повод? Потому что, я думаю, они жаждут крови, Элбин. Думаю, смерть Мэри направила их мысли в каком-то странном направлении. Они как одержимые. Вроде пациента Мэри, который погиб… Ты знаешь, я лечил его. Гэвин Куик. Мальчишка был в полном смысле одержимым. Я с радостью спихнул его Мэри. И вот, Элбин, эти копы… Имея с ними дело, я начинаю чувствовать себя в какой-то безумной мыльной опере. Те же вопросы снова, снова и снова. Словно они стараются меня сломать.

Восемнадцать секунд.

Гулл:

— Почему ты молчишь?

— Я слушаю тебя.

— Ну вот… Ты знаешь, как бывает при навязчивой идее. Пациент вбивает себе что-то в голову и продолжает это жевать. Все бы ничего, когда ты психотерапевт и способен устанавливать пределы. Но оказаться на другом конце… Это неискушенные люди, Элбин, но они настойчивы. Они воспринимают мир в терминах "охотник — добыча" и не питают никакого уважения к нашей профессии. У меня чувство, что мне отведена роль добычи, а я этого не хочу. И я не думаю, что ты этого хочешь.

— А кто захочет?

— Какое сопереживание, — буркнул Майло.

— Если этого парня посадить на полиграф, иголки даже не дрогнут, — сказал Сэм Диас. — А если Гулла — он заставит машину взорваться.

Гулл взмахнул руками. Диас отодвинул камеру на несколько футов дальше, чтобы была видна вся сцена.

Ларсен просто сидел.

Тридцать две секунды молчания.

Потом заговорил Гулл:

— Должен сказать, я перестаю тебя понимать, Элбин. Я задал тебе ряд серьезных вопросов и не получил ни одного ответа.

Ларсен положил руку на плечо Гуллу. Его голос был мягким:

— Мне нечего тебе сказать, друг мой.

— Нечего?

— Нет. Ничего такого, что тебя могло бы расстроить. — Три секунды. — Ничего такого, чтобы потерять сон.

— Тебе легко говорить, это не тебя…

— Тебе было бы легче, если бы я с ними переговорил?