Паучий престол I (СИ)

- Там, - он небрежно машет рукой в сторону окна, а после делает пару резких, стремительных шагов, крепко обнимая. – Это все всего лишь прилагается к тебе, Саске. Моему Саске, которого я люблю.

- Ты что, Намикадзе, - воробушек запрокидывает голову, хитро щурясь, - пытаешься затащить меня в постель?

- А что тут пытаться-то? – пожимает плечами, а после ловко кружит легкого воробушка на месте, опрокидывая его на мягкую кровать. – Уже затащил, - Саске смеется, искренне и звонко. Притворно барахтается в его крепких объятиях, уворачивается от поцелуев, брыкается, но тем самым только ещё больше раскрывается.

Саске тяжело дышит. Его щеки слегка раскраснелись. Губы блестят. Коленки опасно прижимаются к его бокам. Он гладит смоляные пряди, зарывается в них пальцами, скользи по ним к лицу. Прикасается. Замирает. Словно миг, запечатленный на фотокарточке. А после чувства прорывают плотину.

Он целует Саске. Грубо, вынуждая открыть рот и впустить себя, покусывая губы и собственнически сжимая подбородок. Тонкие пальцы путаются в его собственных волосах. Тянут требовательно, с острым намеком на умышленное причинение боли, смешанной с удовольствием. Он фыркает в поцелуй. Обзывает воробушка маленькой садюгой, за что получает кулаком между лопаток.

- Сам такой, - словно обиженный ребёнок, тяжело дыша, шипит Учиха. И, уже миг спустя, он сам лежит на спине, а Саске покусывает его губы и напирает своим неистовым, жадным поцелуем, заключив в безысходные объятия.

Они барахтаются на широкой кровати, ерошат простыни и сбрасывают подушки. Дурачатся и смеются. Целуются и дразнятся. Подначивают и провоцируют. Играются, пока Саске не оказывается под ним, тяжело дышащий, прижатый обнаженной грудью к упругому матрасу и спиной к его телу.

- Саске, - выдыхает на ушко, чуть касаясь его губами, - я хочу поласкать тебя.

- О, массаж, - довольно тянет Учиха, удобно укладывая голову на скрещенные руки. – Давай, Намикадзе, - чуть елозит под ним, подначивая. – Я весь в предвкушении.

- Не совсем массаж, - отстраняется, скользя ладонями по доверчиво-расслабленной спине. – Хочу поласкать тебя здесь, - оголяет собственные желания, распахивая душу, и чуть сжимает пальцы на вмиг напрягшихся ягодицах. – И спереди тоже.

- Я не… – выдыхает. Смущенный, открытый, прекрасный и желанный. – Я не знаю… – приподнимается, поворачивает голову и тревожно смотрит. – Думаю, я не совсем готов к… такому, - а в глазах просьба не уступать. Впервые Саске просит, пусть и взглядом, не осторожничать и не оглядываться на последствия. Хочет, чтобы именно он сделал этот шаг за них обоих.

- Да брось, - щурится лукаво, скрещивая руки на груди. – Будто я не знаю, - понижает тон голоса до интимного полушепота, - зачем мы заезжали к тебе домой.

- За очками! – воробушек вспыхивает, но не отворачивается. Буравит его жгущим взглядом, в темной глубине которого плещется страсть.

- И где же они? – подается вперед, выдыхая прямо в приоткрытые губы.

- Не нашел, - смущенно и отчетливо-лживо, соблазняя отведенным и скрытым за пушистой темнотой ресниц взглядом.

- Врунишка, - бормочет, а после заставляет снова повернуться к себе, напористо целуя.

Они снова клубком, путаясь в простынях и собственной одежде. Бесовский Учиха носит предательски-узкие джинсы, а у него впервые дрожат руки, не в силах справиться с пряжкой собственного ремня. Они смеются и фыркают, когда воробушек с умно-неуместным видом выдает:

- Я читал, что в носках ощущения более яркие, потому что ноги в тепле.

- А я вот знаю, - шепчет в улыбке, прикусывая острый сосок, - что ярче, когда в тепле немного другая конечность. Желательная температура тепла - тридцать шесть и шесть.

- Облом, - выстанывает Учиха, выгибаясь в его руках. – У меня, определенно, все сорок.

- А вот при такой температуре белок, увы, сваривается.

- Ты просто невозможен, Намикадзе! – выкрикивает Саске, задыхаясь то ли от смеха, то ли, и правда, от жара его поцелуев. Он фыркает, обдавая горячим дыханием влажную кожу, и снова ставит свои, нарутовские, метки, позволяя Саске царапать свою спину.

Страсть поглощает их, захлестывает, испепеляет в своем горне, словно двух мифических птиц, которым суждено переродиться из собственного пепла. Дрожит на кончика их пальцев, ласкающих друг друга. Срывается с губ стонами и вскриками. Покрывает их тела испариной. И уводит за отчаянную грань, заманивая в силки пламенного удовольствия.

Саске идеален. Во всем и везде. Он смотрит на воробушка из-подо лба, глубоко дыша. Тот дрожит, тяжело прислонившись к изголовью, и комкает простыни в кулаках. Он гладит стройное бедро и смотрит в глаза. Целует дрожащий живот и смотрит в глаза. Осторожно разводит в стороны напряженные ноги и смотрит в глаза. Касается губами вершины трепещущей плоти и смотрит в глаза. Саске вскрикивает и прикрывает веки, тяжело дыша через распахнутые, алые губы. Он скользит глубже, лаская, сжимая, дразня языком, и тонкие пальцы, наконец, требовательно впиваются в его волосы, задавая ритм.