Я вскочил и замер у занавески. Кажется, никогда еще я не видел девушку так отчетливо, хотя было уже совсем темно. Она пряла, но смотрела в мою сторону. Меня охватила смесь чувства удивительного умиротворения с легким беспокойством.
Зазвонил телефон. Я был вне себя от злости на этого дурака комиссара, который своими глупыми вопросами распугал мои мысли.
Сегодня утром он заявился ко мне в компании мадам Дюбонье. Она вполне мной довольна. Ей достаточно сознавать, что я жив, хотя уже две недели, как занимаю комнату номер семь. А вот комиссар хочет получить какой-то конкретный результат. Я туманно намекнул, что ухватил нить одного очень необычного дела, и этот осел с аппетитом проглотил такую чушь. Будь что будет, а я останусь здесь еще на неделю, чего желаю со всей страстью. Не из-за кухни госпожи Дюбонье или ее подвалов. (Боже, какой чепухой кажутся такие вещи постоянно сытому человеку!) Но из-за окна, которое хозяйка так ненавидит и боится и которое я так люблю, поскольку вижу через него Кларимонду.
Стоит зажечь лампу - и девушку уже не разглядеть. Я проглядел все глаза, стараясь уловить момент, когда она выходит в город, но ни разу не видел, чтобы Кларимонда хотя бы на шаг ступила за порог.
Сейчас сижу в большом удобном кресле у лампы с зеленым абажуром, от которой исходит теплое сияние. Комиссар оставил мне большую пачку табака (такого хорошего ни разу курить не доводилось). Работать все равно не могу. Прочту две-три страницы и ловлю себя на том, что ничего из прочитанного не понял. Глаза видят буквы, а мозг не воспринимает смысла слов. Забавно! Будто на него повесили табличку с надписью "Вход воспрещен!". Словно бы мозг не в состоянии реагировать ни на что, кроме одного слова - Кларимонда.
В конце концов я отпихиваю книги, удобно разваливаюсь в кресле и погружаюсь в грезы.
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 марта.
Сегодня утром я стал свидетелем своего рода драмы. Пока слуга прибирал в комнате, я прохаживался по коридору. Перед выходящим на двор окошком натянута паучья сеть, которую стережет жирный паук-крестоносец. Госпожа Дюбонье не позволяет трогать эту паутину: пауки приносят счастье, с нее уже довольно трагедий.
Вдруг я увидел, как другой паук, гораздо меньших размеров, с оглядкой ступил на одну из нитей. Это был самец. Он осторожно двигался по дрожащей нити к центру, но тут же отступал, стоило самке чуть пошевелиться. Тогда он перебегал к другому концу сети и снова пытался приблизиться. В конце концов, мощная самка будто уступила его ухаживаниям и неподвижно замерла на своем месте. Самец подтянул нить, сперва легонько, потом дернул сильнее, так что качнулась вся паутина. Его возлюбленная вела себя спокойно. Тогда паук приблизился к ней, соблюдая при этом крайнюю осторожность. Самка приняла его, не сопротивляясь, и покорно отдалась в ласковые объятия. Оба в течение долгих минут неподвижно висели в центре большой сети.
Потом я заметил, как самец осторожно, одну за другой, разжимает лапки. Это выглядело так, будто паук намеревался незаметно уползти, оставив свою подружку в состоянии любовной одури. Он наконец освободился и что было сил сбежал с паутины, но в то же время в паучихе пробудилась яростная энергия, и она понеслась следом за ним. Несчастный самец выпустил из брюшка нить и съехал вниз, однако таким же акробатическим приемом воспользовалась и его любимая. Пауки оказались на подоконнике. Самец, напрягая все силы, стремился уйти от преследования, но было поздно. Подруга уже вцепилась в него мертвой хваткой и поволокла назад, в самый центр сети. И на том же самом месте, где только что было ложе освободившейся страсти, открылась совсем иная картина. Напрасно бился любовник, вытягивая слабые ножки, стараясь вырваться из жестких тисков: подруга больше не отпускала его. В какую-то пару минут она так опутала беднягу паутиной, что тот уже не мог шевельнуться. А потом самка вонзила острые жала в его тело и принялась торопливо сосать молодую кровь своего любовника. Я видел, как она наконец освободила жалкий, потерявший форму комок - лапки, кожу, нити - и с презрением сбросила его со своей паутины.
Вот, значит, как выглядит любовь у этих тварей. Благодарю Бога, что я не паук-самец.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 14 марта.
Книг я больше не касаюсь, все дни провожу у окна. Не покидаю своего поста, даже когда наступает вечер. Различить ее нельзя, но вот закрываю глаза - и все-таки ее вижу!
Хм... Этот дневник стал совсем не таким, как я себе представлял. Тут говорится о мадам Дюбонье и о комиссаре, о пауках и о Кларимонде. Зато в нем нет ни слова о следствия, которое я собираюсь вести. Моя ли в этом вина?
ВТОРНИК, 15 марта.