Паук раскинул сеть

Выпив ещё коньяку, врач устало откинулся на спинку кресла и сухо сообщил: больной потерял много крови, у него множественные переломы, повреждена селезёнка и ещё целый ряд проблем, о которых не стоит распространяться при дамах. Эллина вздрогнула и непроизвольно положила руку на живот. Лишь бы там кто-то оказался! Увы, пока никаких признаков.

— Не беспокойтесь, — правильно разгадал её опасения врач и слабо улыбнулся, — у господина будут дети. Я имел в виду другое. Просто не вижу смысла пугать женщин. Скажу лишь, состояние тяжёлое. За мной вовремя послали. Выздоровление будет проходить болезненно, я выписал морфий. Принимать в первые две недели по три раза в день. Потом, полагаю, не потребуется. Моя помощница останется в качестве сиделки и всё сделает. Разумеется, никаких волнений, покой и забота. Слепки зубов сделал, новые поставлю, когда больной немного окрепнет. Тогда же сведём шрамы. Сейчас главное, чтобы не вскрылись раны. Поэтому, госпожа, — он строго посмотрел на Эллину, — никаких любовных утех! Даже если станет просить.

— Впрочем, — улыбнулся лекарь, заметив румянец на щеках гоэты, — это мы обсудим исключительно с вами. Это, безусловно, личное, но ваш жест заставил подумать… Вы беременны, госпожа?

Леди ли Брагоньер тут же метнула на Эллину хищный взгляд. Казалось, она сейчас её растерзает. Гоэта нервно облизнула губы и вжалась в спинку дивана. В голове пронеслось: «Сейчас меня выгонят».

— Если да, я настаиваю на осмотре.

— Благодарю, но я не беременна, — поспешнее и громче, чем следовало, возразила гоэта.

Разумеется, леди ли Брагоньер просто так не отстала и выразила желание так же переговорить с Эллиной наедине. О чём, та уже знала: «Никаких детей, милочка, я не позволю какой-то дряни тянуть из сына деньги, особенно теперь. Если рассчитываете на брак, костьми лягу, но не позволю». Однако леди задала всего один вопрос: «Ольер проявил неосторожность?» Эллина предпочла не отвечать, воспитание же хозяйки дома не позволило настаивать на откровенности.

Врач сухо проинструктировал по части отношений, без тени смущения расписав, что и когда можно будет делать. Эллина догадывалась, Брагоньеру это не понравится. Он, конечно, нетемпераментный мужчина, временное воздержание легко переживёт, зато потом явно воспротивится. В постели соэр тоже привык всё делать сам.

Счёт оплатила леди ли Брагоньер. Врач не стал пересчитывать деньги и откланялся до завтра. Эллина же, дождавшись, пока дом погрузится в темноту, поспешила к любовнику.

* * *

Эллина задремала, уронив голову на руки. Она пробралась в спальню любовника тайком, поздним вечером, и уговорила сиделку позволить сменить себя у постели больного. Опасения насчёт «интересного положения» не подтвердились, осмотревший гоэту врач высказался категорично, и леди ли Брагоньер успокоилась. Соэр медленно, но верно шёл на поправку. Во всяком случае, со слов врача и сиделки. Эллина видела лишь порозовевшую кожу. При ней он всегда спал. Леди ли Брагоньер сдержала слово и не мешала гоэте целыми днями просиживать у постели сына. Эллина даже сама его побрила. Сама хозяйка дома заходила к больному строго по часам: после завтрака и перед отходом ко сну. Сидела обычно по полчаса, вполголоса беседовала с помощницей врача и уходила, подарив сыну поцелуй в лоб.

Краем уха Эллина слышала об убийстве короля и смене власти, но не вникала в суть происходящего: все мысли занимал Брагоньер. Все руки у него были перебинтованы из-за уколов, но ничего, ещё неделя, и морфий отменят.

Гоэта проснулась от ощущения чьего-то взгляда. Спросонья она не сразу смогла зажечь лампу. Оказалось, Брагоньер очнулся и теперь исхудалый, со впалыми щеками и перевязанной челюстью — её таки повредили — пристально смотрел на любовницу.

— Очнулся! — с облегчением выдохнула Эллина и разрыдалась.

В глазах Брагоньера промелькнуло недовольство. Он тяжело вздохнул и отвернулся. Эллина с трудом подавила обиду и напомнила себе: соэр болен, ему необходим покой, а не скандалы. Вот, врач работу ещё не закончил, зубы придёт делать.

— Пить хочешь? Есть? Я сейчас!

Гоэта потянулась к шнурку для вызова слуг, но замерла, услышав громкое сопение. Значит, нет. Причём, категоричное. Эллина осторожно заглянула в лицо Брагоньеру: хмурится, желваки вздулись. И упорно не желает на неё смотреть, будто гоэта преступница, предательница. Радовало, что разговаривать соэр пока не мог.

Подобное поведение повторялось из разу в раз несколько дней подряд, вгоняя Эллину в тоску. В конце концов, гоэта напрямик спросила, хочет ли он, чтобы она ушла. Это случилось уже после отмены морфия, когда тугая повязка на лице Брагоньера сменилась на эластичную фиксирующую, а рот сиял полным набором зубов. Соэр уже мог говорить, немного, потому что быстро уставал, но по-прежнему встречал и провожал Эллину гробовым молчанием. Вот и теперь он не ответил, даже головы не повернул.

Гоэта осторожно присела на краешек постели и коснулась туго забинтованной поверх шины кисти: некромант сломал Брагоньеру пару пальцев.

— Ты меня в чём-то обвиняешь, так скажи в чём.

— Ты знаешь.