Паук в янтаре

Мы словно оказались в центре огромной паутины, в которую было вплетено все, что касалось расследования таинственных убийств. Тонкая красная нить, обмотанная вокруг булавок, скреплявших листы, связывала рисунок острова с копией показаний гувернантки, а оттуда вела к таблице с расписанием паромов в Веньятту, причаливавших неподалеку от пристани, с которой увезли леди Бригитту. Дальше нить расходилась на несколько различных зацепок: одна тянулась к вырезанной из светской хроники статье о приеме в честь рождения близнецов Астерио, другая – к плану Веньятты с предполагаемой схемой чьего-то маршрута.

Третья линия уходила под небрежный рисунок, в котором среди дерганых, неровных линий с трудом угадывался контур тонкой женской кисти с ободком кольца вокруг указательного пальца и змейкой фамильного браслета. На листе была изображена не рука леди Бригитты – я отлично помнила считанные воспоминания лодочника, и таких украшений у убитой девушки не было. Рисунок выбивался из установившейся схемы, а стиль его совершенно не подходил скрупулезному и педантичному в деталях Стефано. Казалось, именно на нем четкая система вдруг дала сбой.

И таких, небрежно закрепленных поверх прежней работы, листов были десятки. Десятки неровных торопливых строк, хаос из линий и красок или, напротив, едва обозначенные несколькими штрихами силуэты. Настоящее безумие. И новые связи. Связи, наискось перечеркивавшие изображения, небрежно нанесенные на уже готовую схему. Как будто в один момент в голове Стефано все изменилось, и образы новой одержимости исказили понятную картину до неузнаваемости.

Главный дознаватель большой черной тенью замер посреди полутемной комнаты.

– Мне нужно твое профессиональное мнение. – В пустой гостиной его негромкий голос был слышен особенно отчетливо. – Что у него с мозгами?

Я вздохнула и озвучила то, что билось в голове, отдаваясь тупой болью в висках, с того самого момента, как я пересекла порог меблированных комнат.

– Полагаю, Стефано был не в себе. – Паук скептически покосился на меня, намекая, что это и так очевидно, и я поспешила добавить: – Стефано Пацци всегда был человеком… с некоторыми особенностями. Увлекающимся, страстным. Когда он входил в азарт, ему было трудно остановиться, не дойдя до конца. Но то, что я вижу перед собой, говорит о более серьезных отклонениях. Причем развившихся незадолго до его… исчезновения.

– Я расспрашивал коллег младшего дознавателя Пацци, – проговорил Паук, – и некоторые сказали, что у него и раньше хватало придури.

Я покачала головой:

– В общении он был не самым простым человеком, это так. Слишком дотошным, слишком въедливым, слишком плохо понимающим других людей. Но здесь, – я указала на тонкую паутину переплетенных нитей, – здесь нечто иное. Видите, – я коснулась карты, поверх которой рваными линиями был нанесен карандашный рисунок изящной женской стопы, – схема ломается. Теряет целостность. А Стефано был одержим структурами. Четкими, непротиворечивыми, логичными. Но то, что я вижу здесь, в этом слое, наложенном поверх собранных младшим дознавателем доказательств, это хаос. Совершенный хаос. Такое чувство, что в характере Стефано, в нем самом… что-то изменилось. И я практически уверена, что причиной этого послужило стороннее ментальное влияние.

Главный дознаватель подался ближе:

– Почему?

Я скользнула пальцем по грифельному следу, исчезавшему за изображением запястья. Подцепив лист с рисунком, я открепила его от стены. Прерванная линия продолжилась, завершаясь еще одной газетной статьей о приеме, где жирным контуром была обведена фраза «на празднестве присутствовали молодые супруги Аурелио и Дарианна Меньяри и сам лорд Ренци», а рядом добавлена надпись «где В.?».

Паук следил за моими движениями со странным интересом.

– Связи, – пояснила я, касаясь исписанных листов, соединенных тонкими линиями. – Стефано Пацци искал способ объединить между собой все убийства. Выстраивал схему, прослеживал взаимосвязи. – Я сняла со стены еще один лист, открывая выкладки Пацци. Паук встал рядом, помогая мне убрать верхний слой мешающих рисунков. – Но из-за ментального воздействия связи внутри разума нарушились, исказились, спутались.

Я потянулась к листу, на котором была изображена рана леди Летиции. Рядом висела вырванная из книги страница с изображениями клинков различной ковки. Узкий стилет из Ромилии был подчеркнут тройной линией. Пальцы Паука повторили путь очередной нити, скрывавшейся под исписанным листом. Большая часть написанного на нем была тщательно вымарана, и текста было не разобрать. Главный дознаватель разочарованно отбросил лист на пол.

«Изумрудный», – открылась нашим взглядам лаконичная надпись, сделанная прямо на стене.

Изумрудный – как платок на шее мужчины из видения леди Мариссы.

Как платок Витторио Меньяри.