Пауки

Рядом, в огромном Парке Роз, так же, как у нас напротив Ваганьковского кладбища в Москве, время от времени собирались любители авторской песни, поклонники незабвенного Владимира Высоцкого…

По другую сторону шоссе, сразу за монастырем, начинался крутой подъем, который уже не прекращался, пока не достигал центральной части Иерусалима.

Это был район Рехавии, считавшийся одним из дорогих и престижных.

«Мне снился этот монастырь…. — сказал Джамшит. — И ты тоже. И будто юриста видят там неподалеку, в кафешке…»

Может, он получил эту информацию от Арлекино…

«Кафешка вблизи монастыря! И там же дом!»

Я немного походил по Рехавии…

Небольшое кафе, встретившееся мне, выглядело довольно уютно. Красная герань, легкие белые столики, высокие тумбы у стойки… На приколотой сбоку записке значилось какое-то слово, написанное незнакомым шрифтом.

«Грузинское письмо?»

Кафе было закрыто. Продолжалась суббота.

Что-то подсказывало мне, что Джамшит имел в виду именно это кафе.

Я остановил проезжавшее такси. Водитель-араб знал английский. Через несколько минут я уже был недалеко от дома, в Пате, у Цветных Камней…

Я вышел на автобусной остановке. Вокруг было безлюдно. До исхода субботы автобусов не предвиделось. С рекламных ограждений смотрели громадные портреты покойного любавичского рэбе. Крупные квадратные ногти на розовых пальцах рэбе — каждый величиной с грецкий орех — были аккуратно обрезаны. Первый хасид, чистый в своих помыслах и физической жизни, седой старик, смотрел сквозь меня безучастно, но внимательно. В этой жизни мне не суждено было оказаться среди его учеников. Кроме того, по законам Галахи я не был игуди. Евреем. Это в России я и еще несколько людей считали меня таковым…

«Ладно…»

Метрах в пятидесяти от остановки возвышались Цветные Камни. Мечтательный художник-монументалист или профессиональный маляр, нанятый иерусалимским муниципалитетом, раскрасил в яркие цвета огромные валуны, громоздившиеся у шоссе. Тайник в районе Цветных Камней по дороге в Гило достался мне в наследство. Можно было лишь гадать, кто им пользовался первым и когда и как о нем узнал «Лайнс». Проходя мимо вделанного в балластную призму тайника, я наклонился, открыл его. Крышка приводилась в движение с помощью рычажка. Положил чек, закрыл. Поддал ногой балластные камни.

«Все…»

Бесконечно долгий телефонный звонок проник в мой сон и неожиданно материализовался в виде острого металлического крючка, который словно зацепил мой сонный мозг. Крючок был наподобие тех, что устанавливают против осетровых на браконьерских сетях — каладах — на Каспии. На мгновение я ощутил себя белугой или осетром. Теперь, если бы я ускользнул, меня ждала верная смерть — от заражения, которое неминуемо настигает в результате царапины от калады… Телефон все звонил, пока я не осознал себя лежащим на кровати в Иерусалиме, в квартире, которую снимал. Я схватил трубку.

— Слыхал сообщение про Ашдод? — Голос был знакомый. Рэкетир тоже знал последние новости.

— Ну?

— Слыхал или нет?

— Что тебе?

— Вот как ты заговорил! Хочешь, чтобы напомнили? Сейчас наберу 111 — и тебя возьмут… Этого ждешь?

Я дал понять, что такой вариант нежелателен.

— То-то… — Он был удовлетворен. — Когда рассчитываться думаешь? Пять тысяч, которые ты занял…

— Я не занимал!

Все началось сначала.

—Смотри, чувак, с огнем играешь. В Мидраш-а-Русим захотел?

Русское подворье, тюрьма, точнее, ИВС Иерусалимского городского округа, у которого все время толпились арабские жены и матери преступников…

—Для начала там тебя отделают, как черепаху… Чего молчишь?

Я подумал:

«Пора это кончать!»

—Хорошо, В среду. В среду после обеда.

До этого я ни разу не высказался по существу. Он не ожидал, что я так легко сдамся. Был озадачен.

— А чего среда?

— Должны деньги поступить. Но всего, что ты просишь, мне не найти. Предупреждаю.

— А ты найди, если хочешь быть в порядке. Я позвоню во вторник. И не вздумай слинять…

Я бросил трубку.

«Тебя-то я рано или поздно обую! Это точно!..»

Я назвал среду, потому что любил Высоцкого.

«Какой был день тогда? — пел он. — Ах да — среда…»

Звонивший был элементарным вымогателем.

Убийцы Камала Салахетдинова, начальника кредитного управления банка, его подруги, Виктора, а теперь и Николая Холомина — Арлекино — не стали бы требовать денег за то, что молчат.

«Не те это люди…»

Если бы они взялись за меня, мне лучше бы сразу искать специально отведенное для неиудеев место на израильском кладбище, потому что меня ждала бы та же участь, что и других жертв.

«Просто придут и убьют!»

До среды оставалось два дня.

Я позвонил в Тальпиот — Хэдли. Мы стали естественными союзниками.

— В данный момент мы не можем вам ответить… — уныло протянул записанный на пленку голос. — Оставьте, пожалуйста, ваши данные и сущность сообщения…

—Я хотел бы поговорить с доктором Риггерс…

Хотя я наговорил текст на автоответчик, уже через минуту мне перезвонила Тамарка. Кроме своих основных обязанностей, она, как можно было догадаться, по совместительству была еще и секретарем. Тамарка никак не дала понять, что мы знакомы. Я повторил то же, что надиктовал па пленку.