Пауки

— Марин, где ты сейчас, мой голубчик?.. Вот пришли твои загорцы, и кум Илия здесь, принес пышек, масла и яиц… Слышишь ты меня, Марин, милый?

Жаль было Марина, столько лет дружески принимал он Илию в своем доме, и весь тот день Марин стоял у него перед глазами: бритый, сухопарый, в узких штанах, с длинными мозолистыми руками.

…Утром в сочельник у двери заржал конь… Раде вышел — перед ним стоял его гнедой, только без седла и вьюков. При виде хозяина он еще раз заржал… У Раде потемнело в глазах, кровь ударила в голову. Предчувствуя беду, он притворил за собой дверь, чтобы увести коня подальше от матери и жены.

Но Смиляна тоже услышала ржанье и вышла за Раде. Мать и сын переглянулись.

— Беда, Раде!.. Ночью видела его во сне, не хотела рассказывать…

— Даст бог, обойдется!.. Конь, верно, сбросил вьюки и прибежал домой, то ли тащить надоело, то ли некормлен?

— Спеши, сынок, к отцу, не теряй ни минуты!.. Дай бог счастливой встречи!.. Но… — Смиляна зарыдала…

Божица подала Раде кабаницу, и он тотчас же ушел.

Он медленно брел, проваливаясь по колено в снегу, задами усадеб, чтобы прямиком выйти на дорогу, ведущую в горы. Выбравшись на конную тропу, круто подымавшуюся к перевалу, Раде пошел быстрее. Кругом ни души: всюду снег, только потрескивают на морозе оголенные деревья, словно лютую стужу чувствуют. Раде бросились в глаза конские следы. «Это след гнедка, — подумал он, — по тому, как ставил ноги, похоже — не очень торопился».

Чуть подальше Раде увидел человеческие следы и остановился на повороте; впереди, по левую руку, виднелось несколько занесенных снегом домов. Не поднимается, не вьется над крышами дым, должно быть, не может пробиться сквозь снег, невольно сдается, что огонь погас в тех домишках, замерла жизнь.

Раде постоял, подумал и повернул по следам к поселку. Подойдя ближе, прислушался — из ближнего дома через полуоткрытую дверь донесся разговор и потрескивание дров в очаге. Раде вошел с приветствием: «Доброе утро!»

Женщины ответили; кто-то из мужчин посторонился, уступив ему место возле очага, одна из женщин подала Раде стул.

— Илиин Раде! — сказал мужчина, сидевший у самого огня.

— Он самый, — ответил Раде и сквозь дым, больше по голосу, узнал родича, который вместе с отцом ходил за вином. И спросил: — Что случилось с Илией?

— То же, что с остальными, — ответил родич, — буран!

— Расскажи, родной!

— Уже рассказал этим добрым людям, что знал… Вот только никак, — перевел он на другое, — не отогрею двух пальцев! — И протянул руку ближе к огню.

— Лишил его мороз двух пальцев, — сказал старейшина дома, — боюсь, потеряет их, застыла в них кровь, точно сок в срубленном дереве!

— А разве Илия не пришел домой? — спросил родич, продолжая согревать отмороженные пальцы.

— Нет… Иду ему навстречу.

— В час добрый! — пожелал старейшина.

— А вы вместе шли? — спросил Раде. — Скажи, ради Христа!

— Ну да, тронулись мы с ним вдвоем из Приморья как раз в канун сочельника, а по пути нагнали еще троих из другого села и часть дороги шли вместе. Разговаривали, шутили… согревались святым вином, а было его до отвала. Илия был под хмельком, но в полном разуме… Погода, брат, удалась, просто божья благодать… И держалась, покуда шли мы в виду моря… Но после обеда все вдруг переменилось, однако, знаешь, беда была еще не велика… терпеть можно… Снег валил да валил… гуще да гуще. А к вечеру вдруг поднялась такая метель, сыпало, точно из полного мешка с мукой… И это бы еще ничего, не подуй ледяной ветер: так и обжигал лицо, к тому же наступила ночь, не видать ничего, кроме снега… Страшная, брат, ночь, месяц скрылся, от звезд какой прок, снег бьет в глаза, на голову валятся обломанные ветки… Впрочем, чего там объяснять: буран в горах! Не буран, а пурга!.. Пропадай, да и только… Так мы друг дружку и растеряли — собственного голоса не слыхать, залепил уши проклятый ветер!.. Сорвал у меня ветер шапку с головы, да еще потерял я опанок… «Нельзя, думаю, медлить, замерзну в снегу», и побежал без опанка… Когда добрались до перевала, сам черт не разберет — буря совсем сбила нас с толку. Сильным порывом ветра опрокинуло кладь с коня… Илия остановился. Тут я его нагнал. «Беда, брат! — говорит. — Выручай!» А ветер уносит слова бог знает куда… «Побойся бога, говорю, видишь, погибаем!..» Вынул нож и резанул… Кладь упала в снег, гнедой умчался, и мой с тяжелым грузом пустился за ним вслед… Я заспешил и тут, на этом самом месте, потерял из виду Илию. На счастье свое забрел в какой-то кустарник, вижу: дальше нет ходу — против рожна не попрешь! — нашел укромное местечко, закутался и так на корточках просидел до зари. И вот сейчас здесь… Все бы хорошо, добрые люди, если бы мороз не загубил мне этих двух пальцев… Никак не согнуть!..

— А что отец?

— Не знаю… Верно, и он где-нибудь отсиживается… Отсюда недалече, если судить по ходу, расстались мы совсем в виду этих домов…

Раде резко поднялся.

— Ты куда? — спросил хозяин.

— Иду…