Паутина

— А вот что, — сказал он, не отрывая от меня своего серьезного и мрачноватого взгляда. — Я хочу, чтобы это было по-прежнему секретом. Обещай мне, что ты никому… Ты понял меня? Никому не скажешь о том, что рассказал сейчас мне. Никому и никогда, Дэви! Это очень важно, чтобы ты понял меня, мальчик, понял, как это важно. Позже ты и сам поймешь, почему это так важно. Но сейчас… Сейчас ты ни в коем случае не должен дать кому-нибудь повод даже заподозрить тебя в том, что я сейчас от тебя узнал. Ты обещаешь мне, Дэви?!

В его голосе звучала не только озабоченность, но и какая-то угрюмая, мрачная настойчивость. Это поразило меня: никогда раньше он со мной так не разговаривал. И когда я поклялся ему, что буду молчать, у меня было ощущение, будто я делаю что-то куда более важное, чем просто выполняю обычную дядину просьбу. Пока я уверял его, что буду строго хранить наш секрет, он не спускал с меня глаз, и наконец, кивнул, почувствовав, что до меня дошла вся серьезность нашего разговора. Мы скрепили наш договор крепким рукопожатием, и он сказал:

— Вообще-то, лучше было бы, если бы ты… ну, забыл про это… Забыл как это делается.

— Наверно, это у меня уже не получится, дядя, — подумав, честно сказал я. — Это… Это просто есть, и все. Забыть это — все равно что… — я никак не мог найти слова, чтобы объяснить ему суть наших «разговоров» с Розалиндой.

— Все равно как забыть, что ты умеешь говорить или слушать? — спросил он.

— Да… почти, — кивнул я.

Он опять ненадолго задумался.

— Ты слышишь слова внутри головы? Прямо внутри?

— Не совсем так. Я не то, чтобы слышу их и не то, чтобы вижу. Это… это как тени, и если при этом еще произносить слова вслух, тени становятся яснее. Я лучше их различаю.

— Но тебе не обязательно произносить эти слова вслух, как ты это делал, когда я подошел к тебе, а, Дэви?

— Нет, конечно, нет… Просто это иногда помогает… Ну, делает наш разговор легче, что ли.

— И делает его гораздо опаснее для вас обоих, Дэви! — угрюмо пробормотал дядя. — Я хочу, чтобы ты мне пообещал еще кое-что. Ты никогда не должен больше произносить эти слова вслух. Понимаешь?

— Хорошо, дядя Аксель! Раз вы так хотите… — пожал я плечами.

— Когда ты станешь старше, ты поймешь, почему это так важно, — вновь повторил он. — Да! Непременно заставь Розалинду пообещать вести себя также осторожно! Слышишь?

Я решил ничего не говорить ему об остальных, потому что видел, как взволновал его мой рассказ об одной Розалинде. Но про себя я подумал, что нужно заставить всех пообещать мне то, что я сам пообещал дяде Акселю.

Дядя еще раз крепко сжал мою руку, и я постарался ответить ему таким же крепким рукопожатием в знак того, что никогда не нарушу своего слова.

В тот же вечер я рассказал Розалинде и всем остальным о нашем разговоре с дядей Акселем. Мне показалось, что тревога, которую этот разговор вызвал у меня, уже коснулась всех остальных. Быть может, кто-то из нас уже ловил на себе настороженно-удивленные взгляды, чувствовал какое-то подозрение, и это заставляло нас инстинктивно скрывать нашу способность обмениваться мыслями. До моего разговора с дядей Акселем мы никогда об этом не говорил и, просто каждый сам по себе подсознательно делал то, что считал нужным, и принятые нами меры никак не носили характер сговора. Теперь же настойчивость Акселя усилила смутное чувство страха. Это чувство еще не обрело для нас какие-то конкретные очертания (мы не отдавали себе ясного отчета, чего и почему нужно бояться), но оно стало более острым, более осязаемым, что ли, и когда я пытался передать остальным ту серьезную настойчивость, с которой Аксель добивался от меня обещания держать все в секрете, я не только не встретил в них недоумения или отпора, но, наоборот, все они восприняли это с готовностью и немедленно согласились со мной. Все охотно дали обещание хранить тайну, и у всех нас было такое чувство, словно мы сбросили с себя какую-то давящую ношу. Вот это и был наш первый сговор.

Впервые мы вместе приняли определенное решение, и это, пожалуй, было первое звено в цепи событий, отделивших нас от других людей. Обозначилась грань между нами и ими, хотя тогда мы, конечно, не могли понимать, насколько серьезен был этот самый первый шаг.

Это событие, касавшееся только, нас, совпало с другим — вооруженным набегом из Джунглей.

Как всегда в таких случаях, организованного плана сопротивления не было. Селение наше было разбито на участки, и все взрослые мужчины по тревоге должны были собираться на своих участках и уже на месте решать, как дать отпор банде. С небольшими бандами обычно справлялись легко, но когда люди Джунглей находили вожаков, способных организовать большую банду, нам приходилось туго. Банды легко сминали небольшие отряды нашей милиции на границах и, не встречая серьезного сопротивления, вторгались в наши земли миль на двадцать — двадцать пять вглубь.