Паутина

Юнус обвел взглядом лица стариков. В их глазах он прочитал непонимание и вопрос и почувствовал с неудовольствием, что не умеет объяснить им ясно и толково.

И он только спросил:

— Хаджи Акбара вы знали?

— Ростовщика?

— Хозяина караван-сарая?

— Живоглота? Опали ему огонь душу!

— Пусть поломает себе ребра, кровосос!

— Богач, что бугай, в тесные ворота не пролезет.

Кивая в такт возгласам старцев, Юнус только улыбался.

— А знаете, где я встретил почтеннейшего Хаджи Акбара?

Все вопросительно подняли брови.

— Я встретил его в пустыне. Что он делал? Куда он шел? Я скажу, что он делал. Он делал предательство. Я скажу, куда он шел. Он шел в Бухару.

— Где он сейчас?

— Не знаю. Наш командир сказал: нельзя его убивать. Надо у него кое-что спросить, а потом, чтобы трибунал… Но Хаджи Акбар убежал. Когда на нас налетели бандиты Джунаида, Хаджи Акбар убежал.

— Убежал? Такая собака.

— Его не надо было упускать, — сказал важно дядя Пулат. — Его следовало убить.

— Ага! Хаджи Акбара надо было убить? — усмехнувшись, спросил Юнус. — Вы тоже так считаете, дядя Пулат? — И очень ехидно добавил: — За что же надо убить Хаджи Акбара?

Тут все старики сразу закричали:

— Он у вдов и сирот отнимает кусок хлеба, он продает за долг последнее одеяло; он наших детей губит голодной смертью…

— Ага, значит, Хаджи Акбар злодей, кровопиец. А другие лучше? Все они одна свора. Все они хотят удушить нас. Вот…

Он полез в карман и бросил на кошму бумажник.

— Вот, смотрите. Я приехал в Бухару с этим. Мы взяли у Хаджи Акбара его бумаги. — Юнус развернул один из листков, заглянул в него. — Хаджи Акбар продался врагам свободы, Хаджи Акбар едет в Бухару убивать, резать, предательствовать. Его послал к нам черный человек, имя ему Энвер. Вот мандат Хаджи Акбара с подписью Энвер-паши.

Дядюшка Пулат хмыкнул:

— Э, что ты говоришь, Юнус? Разве Энвер-паша черный человек? Он хороший человек. Мы слышали, он зять самого халифа правоверных.

— Как можешь ты говорить плохо о зяте халифа? — запротестовал старик Аскад. — Говорят, он скоро приедет в Бухару.

— Кто едет? К нам?

— К нам в Бухару, помогать советской власти, народу. Святой жизни человек Энвер-паша, — загнусавил вдруг дядюшка Пулат. — Говорят, увидел он запаршивевшего пса, взял его к себе домой, накормил из своей чашки, смазал ему раны и струпья маслом, держал его на своей постели и лечил, пока пес не вылечился.

— Известно, молитвы для сытого. Что богачу еще делать? Только собак лечить да молитвы читать, а батраку — посты держать хорошо, когда… хлеба нет.

Старики обиделись.

— Нет, Энвер — зять халифа. Он приблизился к дочери султана, стал мужем, она от него зачала… значит, святой он.

Вскочив в ярости, Юнус несколько секунд не мог произнести ми слова.

— Какая чепуха! Клянусь, беда ждет нас. Мало вы съели палок от эмира. Этот человек — жестокий тиран, он терзал свою родину. И Турция прогнала его. И вот он едет к нам незваный, непрошеный. Никто не видел ног у змеи, глаз у муравья, добра от тирана.

Юнус сел, закрыл голову руками и раскачивался долго, тяжело вздыхая.

Он бормотал; «Неужто ты, народ Бухары, сбросив навсегда цепи рабства, снова позволишь надеть их на себя».

С недоумением и испугом смотрели на него старики. По одному поднялись они и тихонько, стараясь не шуметь, вышли из домика.

Только тогда Юнус прервал молчание:

— Матушка, у меня есть к вам слово.

— Какое, сынок? — стеля постель, откликнулась старушка.

— Я хочу жениться, матушка.

Старуха заохала, запричитала. Какое счастье! Наконец-то Юнус остепенится, перестанет ездить по войнам, наконец-то у нее, как у людей, заведутся внуки. Дом их перестанет пахнуть могилой. Ой, какая радость!

— Только где бы взять невесту, сынок? Вот у дяди Пулата, что ли? Внучка у него. Шестнадцать ей, вроде перестарок… Но здоровая… пять пудов груза потащит.

— Извините, матушка. Невесту я нашел.

— Да ну! Ай-яй-яй. Как же так?

Она погладила Юнуса по плечу и заглянула в глаза.

— А вот так. Если вы, мама, не хотите спать, я расскажу вам одну историю. Сядьте, послушайте!

Почти напуганная торжественным и важным тоном сына, Паризот поспешила сесть, сложила на груди руки и приготовилась слушать. Только глаза ее, живые, темные, говорившие о былой ее красоте, испуганно и часто моргали.

— Послушайте же, мама, — проговорил Юнус.

Он подбросил сухих сучьев в огонь, и пламя озарило его лицо.

А он смотрел в самое пламя и видел пленительный образ, так поразивший его сердце и душу…

Сначала пришла собака.

Она была очень обыкновенная, эта собака. Со своими короткими и обрубленными ушами, куцым, обрубленным хвостом и почти черной тоже точно обрубленной мордой собака была похожа на бесчисленных киргизских овчарок.

В голове Дильаром шумело, и временами какие-то черные клубы заслоняли песок, куст саксаула и даже небо, но собаку Дильаром видела очень отчетливо, и, как это ни невероятно, девушка даже любовалась ее широкой с рыжими подпалинами грудью, крепкими ногами. И даже рычание было приятно. Оно… оно… Солнце пекло, жажда мучила, и мысль ускользала. Оно… Что оно? Ах да, рычание сулило спасение…

Собака спустилась по склону бархана, увязая лапами в песке.