Эти слова пела ее душа в такт ритмичным движениям тела. Мускулы стали побаливать; она включила понижающую передачу и, достигнув самой низкой, поехала медленнее. Достав бутылку с водой и сжав ее, она на ходу направила струйку ледяной воды прямо в рот, а потом, изогнувшись всем телом, вернула бутылку на место. В тот момент, когда она поворачивалась, мимо неожиданно пронеслась машина. Она едва успела заметить черную шляпу водителя. Резко вывернув руль вправо и выскочив на обочину, она еле удержалась в седле. Велосипед слегка занесло.
Что за странность, подумалось ей, но ум работал сейчас с той же скоростью, что и ноги. Поэтому она не стала задерживаться на этой мысли и продолжала крутить педали, не сводя глаз с вершины. До нее было уже совсем близко. Растительности почти не осталось; еще немного, и она исчезнет совсем, и не останется ничего, кроме белого камня, указывающего самую высокую точку — белоснежная вершина, в центре которой, словно перо, воткнута телевизионная мачта. Солнце выше поднималось над горизонтом, но по мере того, как она взбиралась на вершину, воздух становился прохладнее. Она старалась глубже дышать и теперь думала лишь о том, что надо еще и еще раз нажать на педали; потом еще, и вот, сделав очередной поворот, она оказалась на самой вершине.
Тяжело дыша, она прислонила велосипед к невысокой каменной стене и, припав к бутылке с водой, осушила ее до дна, а потом открыла вторую. Часы показывали восемь утра, у подножья горы солнце уже начинало припекать, но здесь, на высоте шести тысячи футов над уровнем моря, было прохладно. Стефани почувствовала дрожь и достала куртку. Натянув ее на себя, она застегнула молнию доверху. Она была здесь одна; для туристов час еще слишком ранний, поэтому ресторан был закрыт. Слышался только размеренный вой ветра: поэтому гора получила такое название. Стефани оставила велосипед и, обрывая гроздь винограда, не спеша начала обходить вершину: радиолокационную станцию военно-воздушных сил и продолговатое приземистое бело-красное здание с научным и телевизионным оборудованием. Попутно она внимательно разглядывала открывавшуюся ей панораму.
Вокруг бесконечным зеленым ковром раскинулись равнины Прованса. А за ними, гигантским кольцом зеленого, светло-желтого и голубого оттенков, возвышались Альпы с покрытыми снегом вершинами. Виднелись Люберонский хребет, долина Роны, Пиренеи. Сама Рона, лениво извиваясь и отливая серебром на солнце, словно широкая лента, уходила за горизонт. Она видела маяки в заливе Бер, Марсель, горную гряду Малых Альп, которую Стефани впервые увидела на картине Леона.
Она вдруг почувствовала себя счастливой. У меня все впереди: новая жизнь, целая жизнь с Леоном. Потому что, сколько бы времени для этого ни понадобилось, я все вспомню. И тогда я стану той, что была раньше, и той, что я есть сейчас. И я буду иметь все, что пожелаю.
Она улыбалась про себя, охваченная любовью к Леону, жаждой жизни. Перед ней открывались новые возможности… Вдруг на землю упала чья-то тень, она повернула голову и оказалась лицом к лицу с мужчиной, который неслышно подошел сзади. В руке у него был пистолет, такой крошечный, что, казалось, рука в перчатке сжимает отливающую серебром игрушку. Но пистолет смотрел на нее и был так близко, что, поворачиваясь, она невольно задевала его рукой. Она вскрикнула, и свободной рукой мужчина схватил ее за локоть.
— Заткнись! Попробуй только пикнуть! Не трогайся с места, стой, как стоишь, делай вид, будто любуешься местностью. А то, не дай бог, кто придет.
— Что вам нужно? — Голос ее звучал странно, словно чужой. — Денег у меня почти нет. Хотя немного есть, возьмите, они в сумке. Возьмите…
— Я сказал — заткнись! Тише! — Опущенные поля его черной шляпы почти касались лба Стефани. Они стояли так близко, что она видела еле заметные царапины на кожаной куртке. — Твои деньги мне не нужны. Мне нужен твой муж. Где он?
— Я вас видела вчера. Во дворе церкви. А сегодня утром это вы были около нашего дома на машине?
— Не знаю.
— Черта с два не знаешь! — Он надавил пистолетом Стефани на грудь, и у нее вырвался невольный протяжный вздох. — Я всю ночь дежурил у вашего дома, он не уезжал, но и в доме его нет. Где он?
— Нет, он уехал. Правда, уехал. — Теперь все было реально: этот мужчина, пистолет, синеющее небо. Ее била дрожь, она прерывисто дышала. Пистолет больно давил грудь, а лицо мужчины, в котором было что-то ангельское — крохотный носик над полными ярко-красными губами, было так близко, что она чувствовала его дыхание. Леон, Леон, Леон, стала мысленно звать она на помощь, я не могу сейчас умереть, ведь у нас с тобой ничего еще не начиналось.
— Вы делаете мне больно. Что вам нужно?