Паутина

В ее голосе слышалась тревога, но и еще что-то уже знакомое. Что-то похожее на их отношения в юности, когда они были одновременно и осторожные и нетерпеливые. Вместе с тем Стефани сейчас была странно уверена, что все получится, раз рядом Сабрина. Ведь Сабрина всегда первой ввязывалась в разные авантюры и первой же находила способ из них потом выпутаться.

— Мы найдем их, правда? Должны найти! Ты права, не могу же я всю жизнь скрываться. Я больше не переживу… если бы ты только знала, что я испытала тогда, на вершине горы, когда видела, как Макс боролся с этим типом. Я чувствовала себя такой беспомощной… Знаешь, иной раз ночью мне все это снится. Я просыпаюсь от того, что вижу себя снова на вершине Венту, а рядом — того типа, а потом — Макса, когда он говорит, что мне тоже грозит опасность… ах, мы должны выяснить, кто за всем этим стоит и… положить этому конец. А зачем мы едем в Лондон? Чтобы поговорить с Рори Карра? Можно было бы составить список людей, с которыми был знаком Макс…

Сабрина встала со своего места.

— Я позвоню домой. Они сейчас как раз, наверное, встают.

— Домой, — пробормотала Стефани. Ссутулившись, она стояла у калитки, держа в руке побег бугенвилии. Мой дом там, где Леон, мелькнула у нее мысль.

Подойдя к двери дома, Сабрина помедлила, прежде чем войти, и, оглянувшись, бросила взгляд на сестру. Та внимательно рассматривала бледно-розовые цветы бугенвилии, крепкие, несмотря на видимую хрупкость. Соперница и любовь моя, мелькнула у Сабрины мысль. Мы вдвоем сплели паутину, а теперь не знаем, как из нее выпутаться.

Глава 19

Леон довез их до аэропорта. Сабрина поднялась на борт самолета, пока сестра прощалась.

Они стояли в уголке зала, в стороне от людской толпы. Сквозь стеклянную стену проникали лучи солнца, Стефани закрыла глаза. Леон прижал ее к себе, и в его движениях была какая-то обреченность.

— Несмотря на эту безумную историю, одно остается неизменным: я люблю тебя. И буду ждать тебя здесь. Столько, сколько потребуется.

— Но не целую вечность, — пробормотала она.

Он слабо улыбнулся.

— Вечность — понятие относительное. Не знаю, насколько меня хватит. Впрочем, ты права: я не стану ждать, если окажется, что ты не можешь принять решение вернуться ко мне.

Она открыла глаза.

— Я люблю тебя, Леон. И хочу выйти за тебя замуж. Не могу представить себя вновь живущей с Гартом. Но…

— Но Пенни и Клифф. Понимаю. Они такие красивые на фотографиях. Твоя сестра показала их нам так много, что мне уже стало казаться, будто я их знаю.

— Так много, — повторила Стефани, вспомнив потрясение, которое испытала при виде крошечного альбома в кожаном переплете, который Сабрина вынула из сумочки. В нем было двадцать фотографий Пении и Клиффа, на которых они играли, делали уроки, читали, копались в саду, улыбались, корчили гримасы, принимали разные позы. На одной фотографии — Клифф стоит в заляпанной грязью футбольной форме, на другой — Пенни что-то рисует, стоя у мольберта на заднем крыльце, под навесом, на третьей — они и Гарт на велосипедах. Стефани почти не взглянула на Гарта, но не могла отвести глаз от своих детей. Неужели всего за год они так выросли? В их осанке чувствовалось внутреннее достоинство. А позы, горделивая посадка головы говорили о чем-то таком, чему она никак не могла дать определение. Она даже не узнавала вещи, которые были на них надеты. Ей хотелось защитить их, и она внимательно рассматривала каждую фотографию, пытаясь найти нечто такое, что говорило бы, что дети несчастливы или нуждаются в защите. Но тщетно. Они просто излучали благополучие, мелькнула у нее мысль: по всему видно, что им ничто не грозит, они наслаждаются жизнью и любовью родителей. Да и сам дом теперь казался ухоженнее, чем тот, что остался в памяти: он был заново выкрашен, доски на переднем крыльце — заменены новыми и заново покрыты краской, кусты — аккуратно подстрижены. Как много здесь фотографий, думала она, вновь и вновь листая альбом. Большинство родителей довольствуется одной-двумя. Но у Сабрины ведь нет детей. Или, может быть…

Прогнав эти горькие воспоминания, она поцеловала Леона и еще крепче прижалась к нему, словно боялась отпустить.

— Я буду звонить тебе. Я не могу ничего решать, пока мы не будем знать, что ждет нас в Лондоне, но я буду каждый день звонить тебе, обещаю.

— Мы можем улететь сегодня вместе, в самолете есть свободные места. Может быть, лучше…

Но Стефани уже качала головой.

— Я уже говорила тебе, Леон, что нам с сестрой нужно побыть вместе и решить, что предпринять, и никто в этом не может нам помочь. Мы сами впутались в эту историю, и сами должны из нее выпутаться.

— Ты можешь… Может оказаться так, что тебе сложно будет это сделать. К тому же тебе, возможно, угрожает опасность. Если бы ты обратилась в полицию…

— Мы не можем этого сделать. Я же говорила тебе: если мы обратимся в полицию, вся эта история выплывет наружу, и тогда Пенни и Клифф… о, Господи, прочтут обо мне в газетах, увидят меня по телевизору, узнают, что я бросила их… Ты же сказал, что понимаешь это, Леон. Мне самой нужно им обо всем рассказать.