Паутина

— Ты говоришь о Лу Чжене. — Она помедлила. — Знаю, Клифф, тебе он не нравится, но ведь он не так уж много места занимает в твоей жизни, правда? Он занимается под руководством твоего отца и будет здесь до тех пор, пока не получит докторскую степень, а потом вернется в Китай. А пока его жизнь тебя вообще мало касается.

— Завтра вечером он придет к нам ужинать.

— Ну и что тут страшного? Он живет в чужой стране, и твой отец считает, что иной раз с нашей стороны любезно дать ему возможность провести время в домашней обстановке. Он держится очень мило, хотя и настолько поглощен своей работой, что уговорить его расслабиться очень сложно. Ты что, считаешь, нам не следует приглашать его?

— Я его ненавижу.

— Тяжелый случай, — помедлив, задумчиво ответила Сабрина. — Ненависть — такое чувство, которое страшно трудно носить в себе, она словно рюкзак, набитый до верху. И если она наполняет тебя, ты чувствуешь, что в горле у тебя першит и понимаешь — что-то не так, а через минуту вспоминаешь, что именно: ты кого-то ненавидишь.

Клифф во все глаза смотрел на нее.

— Откуда ты все это знаешь?

Она обняла его за плечи.

— Мне самой несколько раз в жизни приходилось трудно: чего-то я боялась, кого-то, как мне казалось, ненавидела… большей частью это были люди, которым я завидовала.

— Я ему не завидую, — поспешно произнес Клифф.

— Тогда в чем же дело?

— Я его ненавижу, вот и все. Даже близко видеть его не хочу. Он не для нашей семьи; он слишком непохож на нас.

— Клифф! Ты хочешь сказать, только потому, что он китаец?

— Он слишком на нас непохож. Мы должны общаться с похожими на нас людьми, и так будет лучше для всех. Все ребята в школе так говорят.

— Господи! — Минуту они шли молча. — Меня все это очень удивляет. Ты что, хочешь сказать, что если бы из Антарктики или из Новой Зеландии — или, скажем, пришелец с Марса, или с Венеры, — так вот, если бы любой из них явился сюда, ты не открыл бы входную дверь только потому, что они не такие, как мы?

— Это совсем другое дело.

— Почему ты так думаешь?

— Они могли бы сказать нам, откуда они.

— Лу Чжень тоже говорит. Он рассказывал нам, что вырос в Пекине, а потом правительство прислало его учиться сюда…

— Вот именно! Он все говорит и говорит, все слушают, а потом ты думаешь: как он мил,и все потому, что он откуда-то!

Сабрина по-прежнему обнимала Клиффа за плечи, и они медленно шагали в такт.

— Пожалуй, мы на самом деле уделяем ему много внимания. Может быть, мы жалеем его, потому что ему одиноко, а мы всей семьей вместе.

— Ему не одиноко!

— А по-моему, одиноко. Мне кажется, если человек много говорит, то потому, что не много найдется людей, которые станут его слушать. Вот он и приберегает все до поры, пока не садится за стол с дружелюбно настроенными людьми, и тогда его просто распирает от желания высказаться.

Поддев ногой еще один камешек, Клифф проследил, как он, подпрыгнув на тропинке, юркнул в траву.

— Одиноко ему или нет, меня это не волнует. Я все равно его ненавижу.

Они дошли до перекрестка, и Сабрина, увлекая Клиффа за собой, свернула в сторону, чтобы, сделав круг, вернуться к «Коллектиблз».

— Клифф, я не прошу, чтобы ты любил его или хотя бы относился к нему с симпатией. Но твой отец считает, что нам важно помочь ему. Насколько я понимаю, он блестяще учится, и папа…

— Вот-вот! А я никогда не буду учиться так же, как он, или хотя бы почти так, и неважно, чего мне хочется! Всем ведь все равно наплевать!

— Нет, нам не наплевать, хотя, по правде сказать, я не в особом восторге от этого словечка. Мы любим тебя, Клифф, и хотим, чтобы ты был счастлив. И только потому, что какой-то студент блестяще учится…

— Но я-то о себе этого сказать не могу!

— Какое это имеет отношение к тому, любим мы тебя или нет?

— Имеет. Потому что те, кто больше всего нравятся папе, — молодцы, круглые отличники, стипендиаты, научные сотрудники, которые на особом положении.

— Ах, Клифф! — Остановившись, она обняла его за плечи. — Ты прекрасно знаешь, что папа любит тебя больше любого студента, который у него был или будет. Ты что, на самом деле считаешь, что вот студент приходит к профессору Андерсену на занятия, а профессор Андерсен говорит: «Знаете что, оказывается, есть человек, которого я люблю больше сына»?

У Клиффа вырвалась невольная усмешка.

— Да, но…

— Потому что если ты на самом деле так считаешь, то, значит, ты глупее, чем я думала, но ты, по-моему, довольно умен.

— Но не настолько, как этот — как бишь его?

— Я точно не знаю, насколько ты можешь быть умен, да и ты сам — тоже! Пока ты не особенно себя утруждаешь. Ты хорошо учишься, Клифф, интересуешься тем, что тебя окружает, а когда даешь себе труд подумать, то узнаешь много нового и, как мне кажется, получаешь от этого удовольствие. Но я не понимаю, как вообще можно учиться — хорошо, плохо или блестяще, — если в середине дня ты уходишь из школы и говоришь неправду, когда я спрашиваю, делал ли ты уроки.

Клифф бросил на нее взгляд.

— Например?

— Например, вчера вечером. Мне кажется, вам что-то задавали, а ты не сделал. А ты только что говорил мне, что вам вообще ничего не задали.