Паутина

— Многие, независимо от происхождения и профессии, были вынуждены покинуть родные места, — сказал Гарт. — В том числе и отец Лу, физик, и его мать, учительница английского языка.

Лу снова улыбнулся одними губами.

— Отец пять лет грузил лопатой навоз, а мать стирала.

— Почему? — спросил Клифф, в котором любопытство на мгновение погасило его недоброжелательное отношение к студенту.

— Правительство решило, что интеллигенция, специалисты должны вернуться к простому народу, потому что они, мол, забыли простой народ.

— Как это понимать?

— Правительство сочло, что интеллигенция и специалисты ставят себя выше крестьян, а все должны быть равны.

— Но люди не могут быть равны, — сказала Пенни.

— А правительство решило, что могут.

— Это ошибка. И что, никто не стал жаловаться? А вот у нас в стране люди все время жалуются на правительство.

— В Китае по-другому.

— Да, я знаю, вам нельзя открыто жаловаться, мы проходили это в школе. Но разве дома вы этого не делаете? Скажем, сидя за обеденным столом и беседуя между собой, как мы.

— Иногда.

— А ваше правительство до сих пор считает, что все люди равны? — спросил Клифф.

— Похоже, теперь не так, как прежде.

— А где сейчас ваши родители?

— В Пекине. Отец преподает в институте, а мама работает учительницей в средней школе.

— Это мама научила вас английскому? — поинтересовалась Пенни.

— Да, и кроме этого я учил язык в школе. Английский хотят выучить все. Особенно те, кто решил посвятить себя науке. Английский — это язык науки во всем мире.

— Я хотела бы выучить китайский, — сказала Пенни. — На слух он напоминает пение.

— Если хотите, я могу вас научить нескольким словам.

— В самом деле? Нет, правда? Вот было бы здорово, а то у нас в школе никто не знает по-китайски. А теперь скажите мне хотя бы слово.

— Ма.

— Что это значит?

— Мама.

— Но ведь и по-английски так. Нет, вы мне скажите китайскоеслово.

— Я и говорю. Хорошо, скажу еще одно: hen hao chi.

— А это что значит?

— Вкусный. Так можно сказать о сегодняшнем обеде. Или вот еще. Youyi. Дружба.

Пенни повторила все названные слова.

— А вы и другим словам меня научите?

— Если хотите.

— Их должно быть много… ну, чтобы я могла говорить, не просто слова и все такое прочее, а несколько фраз, чтобы было видно, что я говорю по-китайски. Тогда я смогу разговаривать, а все в школе ничего не поймут.

Сабрина задумчиво смотрела на Пенни, размышляя: новые или старые проблемы вызвали такой напор. Надо будет с ней поговорить, когда они останутся одни. Пока же она от души наслаждалась беседой и тем, что Клифф тоже принимал в ней участие. Когда Лу пришел сегодня, ее словно пронзила острая боль. И это случалось всякий раз, когда он появлялся у них дома: в такие минуты она мысленно переносилась в Китай. Там в сентябре прошлого года они со Стефани провели две недели вместе в Гонконге, и именно там сделали первый шаг в своей игре — вручили друг другу ключи от дверей своих домов. В Китае она в последний раз видела сестру живой.

Когда они уселись за стол, боль поутихла; так бывало всякий раз, когда начиналась общая беседа, и она снова превратилась в Стефани Андерсен, помогающую иностранному студенту освоиться на новом месте.

— Что-нибудь изменилось внутри вас или нет — ведь вы все время говорите по-английски? — спросила она у Лу. — Мне кажется, язык так глубоко проникает в нас, что становится частью нашего внутреннего мира. Здесь и наше восприятие окружающего мира, и самих себя, и те особенности и тонкости языка, которые трудно поддаются переводу. Интересно, если бы каждый из нас все время говорил на другом языке, стал бы он другим?

— Ты сама стала другой, мама, — сказал Клифф. — Помнишь, ты нам рассказывала, как вы с тетей Сабриной говорили по-французски, когда учились в школе в Швейцарии.

— Да, но так было только на занятиях, когда нам приходилось общаться с преподавателями. У себя в комнатах мы все время переходили на английский. По-моему, если бы я сейчас жила в Швейцарии или во Франции и говорила только по-французски, то, пожалуй, стала бы сомневаться в том, кто же я есть на самом деле. Лу, как по-вашему?

— Я говорю по-китайски со студентами-земляками. Это очень важно, так как у меня после этого возникает ощущение, что Америка, с ее неряшливым английским, не захлестнет меня с головой.

— Неряшливым? — воскликнул Клифф.

— По крайней мере, мне так кажется. Ваш язык очень непринужденный, очень свободный, и он похож на самих американцев. Китайский же — очень точный, очень конкретный и неизменно очень четкий язык.

— Английский язык не неряшливый, — стоял на своем Клифф.

— Может быть, неряшливый — не лучшее слово, — сказал Гарт. — По-моему, тут больше подходит слово «непринужденный». Впрочем, как бы то ни было, я рад, что Лу его выучил, потому что если он в своих научных исследованиях оправдает надежды, которые мы на него возлагаем, то его как ученого ждет блестящее будущее.

Лу внимательно посмотрел на Гарта.

— Спасибо.

Воцарилась тишина.

— А вы не могли бы нам рассказать о своей работе? — спросила Сабрина.

— Пожалуй, она вам покажется не очень интересной.