Паутина

Не меньше часа катал Зунн свой камень по плите. А мы, я и четверо его спутников, стояли, смотрели на него и ждали непонятно чего. Когда Зунн наконец-то закончил свое занятие, вид у него был крайне недовольный и совершенно измотанный. Как будто он три дня не спал. Кончики пальцев и губы его мелко тряслись, словно он только что с неимоверным трудом поднял что-то очень тяжелое. Он что-то сказал по-немецки одному из своих спутников. Тот коротко кивнул и побежал вниз. Мы же отправились осматривать внутренние помещения.

Зунн снова спрятал камень в сумку, и в руках у него появился маленький черный блокнотик, в котором он то и дело делал какие-то короткие пометки маленьким серебряным карандашиком. Я обратил внимание на одну примечательную особенность – ни у самого Гюнтера Зунна, ни у его спутников не было при себе никаких электронных гаджетов. Ни мобильных телефонов, ни планшетов, ни записных книжек, ни навигаторов. Не было даже плееров и фотоаппаратов, которые все туристы таскают в карманах. Вернее, у Зунна в сумке имелся фотоаппарат. Который он время от времени вынимал и делал снимки, но это был старый громоздкий пленочный «Nikon». А вот камер у них вообще не было никаких. На четвертый или пятый день нашего пребывания возле Храма Паука я рискнул спросить об этом у Зунна. В ответ он улыбнулся, если только это можно было так назвать… У него была очень странная, я бы даже сказал, неприятная улыбка. Лицо оставалось неподвижным, глаза холодными, и лишь уголки плотно сжатых губ расползались в стороны. Как будто их цепляли и тащили невидимые крючья. Сам же Зунн при этом прилагал все усилия к тому, чтобы не показать, насколько ему больно. Так вот, в ответ на мой вопрос он улыбнулся этой своей странной улыбкой и сказал, что камера фиксирует только внешний образ предмета, не замечая окружающую его ауру. Поэтому, когда смотришь сделанную запись, собственное впечатление от пребывания в том или ином месте оказывается смазанным. Он же отдает предпочтение не конкретным образам, а непосредственным впечатлениям.

Мы несколько часов ходили по коридорам и комнатам пирамиды. Зунн иногда задавал мне какие-то незначительные и даже странные вопросы. Вроде того, видел ли я когда-нибудь ящериц с красными гребнями на стенах храма. А возле одного из барельефов с лицом в ритуальной короне он спросил, не кружится ли у меня голова, когда я смотрю в глаза изображенному на нем человеку.

Я все пытался выяснить, что именно интересует Зунна? Не ради пустого любопытства, а чтобы знать, что именно следует ему показать, на что обратить особое внимание. Я ведь довольно-таки неплохо знал Храм Паука. Но Зунн либо вовсе игнорировал мои вопросы, либо отвечал неопределенно, так что ничего невозможно было понять. В конце концов я махнул на это дело рукой. Если не хочет, чтобы я ему помогал, пусть сам развлекается, как знает.

Когда мы снова вышли к алтарю с пауком, оказалось, что носильщики подняли наверх четыре ящика. И среди них два с белыми крестами. Зунн вежливо и холодно поблагодарил меня за помощь и велел отправляться вместе с носильщиками в лагерь. Когда во мне возникнет необходимость, сказал он, меня позовут.

– Ну, что тут скажешь. – Эстебан улыбнулся не очень весело и развел руками. – С одной стороны, меня, конечно же, задело то, что от моей помощи отказывались. Однако, с другой стороны, так мне меньше забот. Платил-то мне Зунн все равно поденно. Так что я более не приставал к нему со своими предложениями.

Ночью те, кто находились в лагере у подножия пирамиды, смотрели на огонь, горевший на ее вершине. Странные звуки и голоса временами доносились до нашего слуха. Поначалу мы было подумали, что эти странные гринго решили устроить вечеринку на вершине Храма Паука. В этом предположении, скажу я вам, не было ничего необычного. У туристов порой возникают и куда более странные идеи. Но вскоре мы поняли, что ошибались. Голоса, доносившиеся сверху, не были похожи на пение, смех или ругань. К тому же не было слышно музыки. А что за вечеринка без музыки? Звуки, которые мы слышали, были похожи то на завывания ветра, то на мучительные стоны, то на скрип дверей, то на плач, то на истеричный хохот… В общем, тому, что мы слышали, невозможно было дать названия. Это были звуки, как будто доносящиеся из иного мира. В котором нет и не может быть ничего человеческого.

Призрачные огни и странные звуки. Так продолжалось всю ночь. И это была только первая ночь из тех, что предстояло провести нам у подножия Храма Паука. Признаться, мне стоило больших трудов уговорить носильщиков остаться в лагере. Хотя решающим моментом, конечно же, стало то, что Зунн согласился увеличить им плату.