Паутина

— Тогда я тебя еще не любила. А потом, когда полюбила, я не думала ни о чем, кроме как о тебе и о детях. Я в самом деле лгала тебе по телефону, но не представляла, что еще можно тут сделать, к тому же это длилось лишь несколько дней. Я думала, завтра, в воскресенье, встречу тебя в аэропорту, у нас будет возможность обо всем поговорить… все уладить…

— Нет, ты думала, что все время будешь дурачить меня.

— Гарт, хватит, прошу тебя! Я понимаю, ты обижен и зол. Понимаю и то, что у тебя есть для этого веские причины, но у меня и в мыслях не было постоянно обманывать тебя, и тебе об этом прекрасно известно. Все, чего мне хотелось, — это быть вместе с тобой и детьми, жить, окруженной добротой, любовью и благодарностью. У меня никогда не было желания дурачить тебя после той первой недели, а особенно после того, как я тебя полюбила. И наш дом на самом деле был для меня убежищем, настоящим райским уголком, и я делала все, что могла, чтобы так же чувствовали себя в нем и ты, и Пенни, и Клифф. Насколько я могу судить, я не сделала ничего, что могло бы причинить боль тебе или им. Я старалась сделать так, чтобы у всех у нас было чувство, что мы любим, заботимся, оберегаем друг друга. Ты ведь все это знаешь, как знал на протяжении всех прошедших месяцев, и я была бы тебе признательна, если бы ты потрудился вспомнить, что нас связывало все это время, а не предавался воспоминаниям о том, что чувствовал в декабре прошлого года и снова переживал то ужасное время, как будто с тех пор ровным счетом ничего не изменилось.

— А что изменилось, если ты нашла в себе силы лгать мне последние две недели? — Он услышал, как эти слова слетели с губ, и подумал, почему не может остановиться, почему, закусив удила, продолжает стоять на своем. Я люблю тебя, знаю, что ты любишь меня, знаю, что ты оказалась в ловушке, уступив настойчивым просьбам Стефани. Ты нужна мне, я не представляю себе жизни без тебя. И все же бушевавший в нем гнев давал о себе знать, и злые слова сами слетали с языка. Заставив себя оторвать взгляд от лица Сабрины, в глазах которой застыла невыразимая боль, он повернулся к Стефани. — Вы обе думаете, что можете как ни в чем не бывало начинать всякий раз все сначала независимо от того, что происходило без вас. Словно дети, что разбили окно и делают вид, будто они тут ни при чем. Но на сей раз я не позволю вам начать все сначала. В том, что произошло, вам некого винить, кроме самих себя. Мне наплевать, как дальше сложится у вас жизнь, но Пенни и Клифф не будут иметь к ней никакого отношения.

— Ты не можешь так говорить! Я буду бороться с тобой, я хочу, чтобы они были со мной!

— А что у тебя есть за душой. Ничего, кроме страстного желания смотаться в Лондон пофлиртовать? И это после года, который ты провела в разлуке с ними? Нет, они останутся со мной. Ты их больше не увидишь. Ни ты, ни она их больше не увидите.

— Ну, хватит, — сердито вмешалась Сабрина. — Злись и дальше, если это все, на что ты способен, но ты же не знаешь всей истории. Ты не можешь в таком состоянии размышлять трезво о том, что делать, пока не выслушаешь все, от начала и до конца. Почему ты не обратил внимания на слова Стефани, когда она сказала, что лишилась памяти? Ты что, не поверил ей? Или просто не желаешь слушать ничего, что заставило бы тебя изменить свое отношение к нам? Выслушай нас — это единственное, о чем мы просим. Ты можешь это сделать? Так у тебя хотя бы будет возможность удовлетворить свою любознательность ученого.

Он невольно улыбнулся, но тут же одернув себя, посмотрел на часы. Начало первого, дети, наверное, все еще развлекаются в обществе фокусника. И Александры. Наш ангел-хранитель, мелькнула у него мысль.

— Это не отнимет у тебя много времени, — холодно добавила Сабрина.

Он кивнул.

— Хорошо.