Последнее прозвучало пародией на ресторанно-англо-французский в устах надменного метрдотеля, и я рассмеялась. Сидя на залитой солнечным светом кухне, мы обсуждали стейки из тунца и лимонный шербет; припоминали запасы в морозилке и намечали, что надо прикупить завтра в «Асде». Мирная, обыденная атмосфера успокаивала, но одновременно напоминала обо всем том, что неизвестно Карлу.
16
Джиму, сослуживцу Карла, и Тине, его жене, было примерно под тридцать. Он — крупный, темноволосый, с широкой белозубой улыбкой профессионального пиарщика, благоухающий лосьоном после бритья. Она — миниатюрная блондинка с короткой стрижкой и манерами вымуштрованного менеджера по работе с клиентами. Довольно приятная пара, но у меня возникло чувство, что даже после пятнадцати лет знакомства мы остались бы абсолютно чужими людьми. Мы будто испускали волны, не позволяющие нам приблизиться друг к другу.
— Давно хочу спросить, Анна, — обратилась ко мне Тина, — кто вы по профессии?
Было уже почти девять часов, и ее вопрос застал меня у плиты — я доставала ужин из духовки. Чтобы проветрить кухню, я оставила заднюю дверь открытой. Когда я проходила мимо нее к обеденному столу, мне до смерти захотелось глотнуть прохладного вечернего воздуха, взглянуть на загадочные розовые тени, плавно переходящие в непроглядную темноту, похожую на задник сцены, невидимый из зрительного зала.
— До переезда сюда работала в муниципалитете Рединга, — ответила я. — Ну а сейчас… похоже, просто домохозяйка.
— Да ладно тебе, Анни, к чему так скромничать. — Это был голос Карла. Мой предостерегающий взгляд в цель не попал: муж весь был поглощен гостями. — Анна — писательница. В прошлом году был опубликован ее первый роман.
— М-м-м… Так-то оно так, но язык не поворачивается назвать мою книгу шедевром. Вы наверняка нигде ее и не найдете. — Как же меня бесят эти слова, однако ничего не поделаешь: уж лучше самой признать горькую правду, чем дожидаться, когда тебя ткнут в нее носом. — Боюсь, не очень-то я разбогатела.
— Ну-у… деньги — не главное, — возразил Джим, но его лицо, только что светившееся любопытством, вмиг разочарованно вытянулось. — А можно поинтересоваться, что вы пишете?
— Первая книга была чем-то вроде триллера и называлась «Сгустившаяся тьма». А сейчас я работаю над другим триллером. — Мне совершенно не улыбалось делиться мыслями о новом романе со случайными знакомыми — ведь для меня он сейчас так важен, что я готова защищать его, как мать защищает дитя. — Я задумала… как бы сказать… В основе сюжета лежит история Ребекки Фишер. Ну, той самой. Громкое было дело в конце шестидесятых.
— Лично мне это имя ровным счетом ни о чем не говорит, — сосредоточенно сведя брови, сообщила Тина.
— Да ты просто забыла, — поспешил на выручку супруге Джим. — Маленькая девочка, которая убила свою подружку. Сколько лет ей было — восемь?
— Десять, — подсказала я.
— Какой кошмар! — ужаснулась Тина. — Что вообще можно написать о таком человеке?
— Очевидно, что-нибудь кошмарное, — сострил Джим. — Это ж был не ребенок, а дьявол во плоти.
Я в который раз изумилась неимоверной сложности этой личности и запутанности обстоятельств, в которых она оказалась. Образ Ребекки, и без того не слишком четкий, казалось, рассеивается, как туман под лучами солнца.
— Вы так считаете? В самом деле? — спросила я.
Джим только рассмеялся. Я невольно представила себе, что сейчас происходит в ночи за окнами нашей теплой, ярко освещенной кухни; в темноте, полной таинственных звуков.
— Нет,
— Само собой, Анна. А как еще можно назвать такого ребенка? — Джим хмыкнул. — Я всегда считал, что дети моего брата — малолетние бандиты, но в сравнении с этой… как ее… мои племянники просто святые.
Убийству место исключительно на телеэкране, в кинодраме, которую можно посмотреть воскресным вечером, удобно устроившись на диване. Я прочитала это в глазах Джима. Впрочем, то же самое читалось в глазах Тины и даже Карла. Но ведь Ребекка — живой человек. Неужели только я это понимаю? Я снова вспомнила, что она даже ела в этой самой кухне, и первоначальное вдохновение неожиданно вспыхнуло с новой силой — мне захотелось, чтобы они увидели потенциал сюжета.
— А ведь после ее освобождения вы могли бы