Паутина

Однако, подозревая Калистрата и Агапиту, девушка недоумевала: для чего же в таком случае мужик заступился за нее перед Минодорой, а странница отговорила от пагубного пути с воровством и указала честную дорогу?.. Неужели это были только уловки с их стороны, маскировка предателей?.. Что Агапита лицемерна, теперь сомневаться не приходилось, и в глазах Капитолины она потеряла право на всякое сочувствие и доверие, но Калистрат?.. Он не угодничает, и с тех пор, как избили Капитолину, не бывает у Минодоры. «А не лучше ли плюнуть на синяки и на обитель, послать к чертям Минодору с Платонидой и бежать? — рассуждала девушка. — Сегодня же, как только посильней стемнеет и Агапита уснет. И Агапитушке — капут!.. Капут?..» Капитолина привскочила на топчане, села и со страхом взглянула на стенку Агапитиной кельи — из-за перегородки доносился стон. Девушка вспомнила, что стонет расхворавшаяся Неонила, однако освободиться от вдруг вспыхнувшего сострадания к Агапите уже не могла. «Нет, не побегу! — проглотив снова подступившие: слезы, прошептала она, потом, сама не понимая для чего, бережно провела ладонью по стенке Агапитиной кельи. — Я удеру, а они тебя здесь… как твоего ребеночка. Не уйду, а такое придумаю, что им пухнуть придется!.. Эх, жалко, что я не комсомолка, как Надюшка или хоть как Клавка… Постой, неужели же я хуже Клавки, если бы не дезертирка?.. А вот что бы сделал совсем хороший комсомолец, если бы очутился в тайной секте? Факт бы, что с ножницами не носился: была бы ему нужда змею дразнить! И со своей бы овчиной не цацкался, спасать ее или не спасать. Он бы давно уже сходил в колхоз: вот вам, товарищи, факт налицо, вредная секта. В ней кулаки чужого труда Минодора и Прохор, детская убийца Платонида, дезертир Калистрат и одна сволочь, которую по петушиным глазам видно. Там же известная идиотка из фэзэо, наученная сектой так, что будь здоров, и еще две дурищи. Если желаете, забирайте, и вот вам все ихние ходы-выходы».

— Факт налицо, что сегодня же ночью подамся, — решительно прошептала девушка. — У меня чемоданов-то — так точно, никак нет!

Дверь вздрогнула от удара снаружи.

— Куд-кудах, Капка! — прокричала Варёнка. — Чего ишшо прохлаждашша, Платонидка в моленну зовет!

Дурочка по своему обыкновению пригрозила какими-то страшными карами и затопала по коридору. Капитолина озорновато ухмыльнулась: приказ ненавистной старухи теперь и не страшил и не раздражал девушку, как бывало прежде, а лишь смешил и подзадоривал, точно детская игра в кошки-мышки — «кошка» урчит и целится схватить, а «мышка» уже в укромной щелочке. Однако чтобы не навлечь на себя подозрений и не погубить задуманного плана, Капитолина решила отстоять последнюю вечернюю зорницу со всей строгостью преданной послушницы. Она повязала голову уставным для девушек-странниц белым с темной каймою платком, взяла девичью же из розовой материи лестовку и огарок сальной свечки и, прежде чем выйти из кельи, постаралась изобразить на лице молитвенную благопристойность.

То ли оттого, что в тесной молельне жарко потрескивали лампады и свечи и обильно пахло ладаном с тлеющими кореньями, или потому, что Капитолина пришла последней, к стиху «Откровения богородицы», когда молящиеся уже изнывали от духоты и пота, но девушке показалось, будто она очутилась в жаркой черной бане. Она встала вместе с не крещенными по канонам общины в левом уголке молельни, «притеплила» свою свечу от свечи Калистрата, положила глубокий поклон и вслушалась в слова Платониды.

Проповедница читала длинную стихиру наизусть, выговаривая и без того строгие слова с гневным надрывом, как будто бранила божью мать за то, что, родив Христа, она не швырнула младенца в хаос ледохода, как бы сделала сама Платонида. Девушка поежилась от этого воспоминания и в который уже раз подумала: почему все молитвы лишь обличают, ругают и угрожают?.. Когда-то, еще в первые дни своего пребывания в обители, она спросила Платониду, почему нет веселых молитв.

— Христос не гармонщик, — сердито ответила тогда проповедница, — а мы не хлысты, чтобы святые песнопения отплясывать. В молитвах божий страх сокрыт, и мы сим страхом сущи, ибо глаголется: рабы да убоятся господина своего!

В сознании девушки понятие о рабстве всегда почему-то сочеталось прежде всего с личностью Варёнки: нигде и никогда Капитолина не встречала такого несчастного, всеми забитого существа. И теперь, глядя на дурочку, она подумала, что следует разорить Минодорино гнездо хотя бы ради одной Варёнки.